Джэнсон чувствовал себя очень уставшим, и дело было не только в тяжелом багаже. У него ныли спина и плечи. Встреча с Мариной, как он и ожидал, лишила его всех сил. Чувство утраты сблизило их, но только на краткий миг; он был непосредственной причиной случившегося, и от этого никуда нельзя было деться, а горе, которое каждый переживает по отдельности, становится вдвое тяжелее. Разве сможет Марина когда-нибудь понять, что он сам сходит с ума от страданий, винит во всем себя одного?

Уловив в воздухе кислый запах пота, Джэнсон решил, что уборщицы только что ушли. И шторы на окнах были спущены, хотя в это время они еще должны были быть подняты. Но в своем рассеянном состоянии Джэнсон не сразу сделал те заключения, которые он был обучен делать без промедления. Горе полупрозрачной ширмой отгородило от него окружающий мир.

Лишь когда его глаза привыкли к полумраку, он разглядел мужчину, сидящего в кресле спиной к окну.

Вздрогнув, Джэнсон непроизвольно протянул руку к пистолету, которого у него не было.

– Давненько мы с тобой вместе пили в последний раз, Пол, – сказал сидящий в кресле мужчина.

Джэнсон узнал шелковистый, елейный голос, академически правильный английский с едва уловимым греческим акцентом. Никос Андрос.

Его захлестнули воспоминания, лишь немногие из которых были приятными.

– Я глубоко задет тем, что ты приехал в Афины и не сообщил мне об этом, – продолжал Андрос, поднимаясь с кресла и делая несколько шагов навстречу Джэнсону. – Я считал, мы с тобой друзья. Надеялся, ты непременно захочешь встретиться со мной, пропустить по стаканчику узо. Вспомнить былое, дружище. Я не прав?

Рябые щеки, маленькие, юркие глазки: Никос Андрос принадлежал к минувшей эпохе в жизни Джэнсона, от которой он наглухо отгородился, уйдя со службы в Отделе консульских операций.

– Мне наплевать, как ты сюда попал, – вопрос только в том, как ты предпочитаешь отсюда уйти, – сказал Джэнсон, бывший не в настроении для подобного панибратского веселья. – Самый быстрый способ – с балкона, и лететь девять этажей вниз.

– Разве так встречают давнишнего друга?

Черные волосы Андроса были решительно острижены под самый корень; его костюм, как всегда, был дорогим, аккуратно выглаженным, изящным: черный кашемировый пиджак, полуночно-синяя шелковая рубашка, мягкие туфли из лакированной телячьей кожи. От взгляда Джэнсона не укрылся длинный ноготь на мизинце Андроса, отращенный по моде афинских щеголей, показывавших этим свое презрение к физическому труду.

– Друга? У нас с тобой, Никос, были совместные дела. Но это осталось в прошлом. Сомневаюсь, что сейчас у тебя есть товар, который мог бы меня заинтересовать.

– У тебя совсем нет времени? Должно быть, ты человек очень занятой. Ну да ладно. Сегодня я пришел к тебе по делам исключительно благотворительным. Я не собираюсь продавать информацию. Я тебе ее отдам. Совершенно бесплатно.

В Греции Никос Андрос был известен как хранитель национальных богатств. Куратор Пирейского археологического музея, предводитель крестовых походов за принятие программ сохранения культурных ценностей, он часто выступал в прессе по вопросам репатриации, постоянно подчеркивая, что именно благодаря ему были возвращены в страну знаменитые «Элгинские мраморные доски». Андрос проживал в вилле неоклассического стиля в Кифиссии, зеленом пригороде Афин, раскинувшемся на склонах горы Пендели, и считался колоритной фигурой в афинском высшем свете. Его познания в классической археологии делали его желанным гостем на приемах у состоятельных и влиятельных людей по всей Европе. Поскольку Андрос жил на широкую ногу и время от времени туманно намекал о большом наследстве, греки почтительно относились к нему как к anthropos kales trophes, человеку благородному.