Отучившись восьмой класс в Каире, как оно и бывает в жизни, оканчивать школу вернулся туда, где всё начиналось. Москва. Школа № 257. Многие ребята и девчонки оставались тут с начальных классов. Было и много новичков.

Первое время я себя тут чувствовал инопланетянином. Помня жизненные уроки, старался ни в какие истории не впутываться, ни в каких коалициях не состоять. Тем более что мне было дико интересно быть дома вместе с моим братом Сергеем и его женой Машей, которые сами, будучи еще очень молодыми людьми, числились моими официальными опекунами. Однажды, когда Маша пришла на мое родительское собрание, ее с позором изгнали из класса, заявив, что старшеклассникам нельзя замещать родителей. Поэтому впоследствии на подобные мероприятия ходил уже Сергей, а для пущей убедительности не брился за несколько дней до.

А тем временем в квартире у нас был сплошной фестиваль. У нас собирались ребята постарше, и именно поэтому мне было невероятно интересно их слушать, с ними общаться, обсуждать музыкальные новинки, да и просто находиться рядом. Уже значительно позже выяснилось, что это были действительно выдающиеся личности, которых каким-то образом умудрялся собирать вокруг себя мой брат, невзирая на свой вполне еще юный возраст. Тогда в этих двадцатилетних шалопаях и гуляках сложно было разглядеть будущего вице-спикера парламента и руководителя авторитетнейшей партии, легендарного и бессменного руководителя театра, выдающегося челюстно-лицевого хирурга, отца русского блюза, невероятных интеллектуалов и лидеров мнений и настроений.

Закончилось всё для меня так, как и должно было закончиться в нормальном девятом-десятом классе: рок-группа, компания, сплошные любовные интриги, борьба за баллы в итоговый аттестат, репетиторы, бешеная нервотрепка с выпускными экзаменами, когда отчетливо ощущаешь конец какой-то большой части твоей жизни, из которой уходить не хочется, а переход куда-то и сильно пугает своей неизвестностью, и манит безудержно.

Не покривив душой, скажу: институт я свой не полюбил сразу. То ли оттого, что я как-то по-другому себе всё это представлял, то ли оттого, что мне не так легко всё, как в предыдущие разы, давалось. Может быть, потому, что я остался жить в родительской квартире совсем один (папа с мамой уехали в очередную арабскую командировку в Марокко, а Сергей развелся с Машей и в депрессии уехал жить в Ереван), то ли еще почему-то. Я в этом так и не разобрался.

Из всех институтских историй в память, пожалуй, врезался случай, когда за какие-то очередные прогулы деканат велел мне писать объяснительную, ибо на слово в мои бесконечные байки о причинах пропусков никто уже не верил. Я и написал. На следующий день меня отловили и передали, что декан хочет видеть меня лично. Я не на шутку напрягся. Сильно волнуясь, зашел во внушительных размеров кабинет. Декан – как мне тогда казалось, старичок лет сорока пяти, – осмотрев меня с ног до головы, сказал:

– А вы, я погляжу, мастер объяснительные писать. На своих полутора страницах вы меня в какой-то момент даже убедили, что у вас были серьезные причины не ходить в институт на протяжении двух недель. Ну вы, блин, и молодец… Предположу, что такой навык вам, молодой человек, в жизни пригодится.

Так я поверил в волшебную силу слова. И свое умение им пользоваться. Эта вера меня несколько раз в жизни спасала и помогала. А порой и сподвигала на разные эксперименты, один из которых в данную минуту вы держите в руках.

С большим скрипом я добрался до финиша – диплома, изрядно потрепанный и много чего переживший вне стен института.