Противники Бориса обвиняли его в убийстве мальчика Дмитрия, последнего сына Грозного от последнего брака. Казалось бы, в подобном устранении не было никакого смысла, брак Грозного с Марией Нагой не был признан церковью, Дмитрий, в сущности, являлся незаконнорожденным и на престол претендовать не мог, как, впрочем, не мог претендовать на какое бы то ни было отцовское наследство; по отношению к незаконнорожденным закон был весьма суров. Мы не будем сейчас углубляться в путаную проблему гибели юного Дмитрия; обратим внимание лишь на любопытную ситуацию, которую продуцирует неокрепший, «незрелый» абсолютизм. В дальнейшем ведь и Романовы будут попадать в аналогичные ситуации. Итак: с одной стороны, правитель остается лицом «выборным», как бы избираемым феодальной знатью и высшим духовенством; с другой стороны, подобная «выборность» правителя, который все еще как бы «первый среди равных» – «primus inter pares» – уже должна подкрепляться таким фактором, как родство с правителем предыдущим. При этом приобретает огромное значение некая «физиологичность», «семейность» родства, даже и в обход законодательных актов, не признающих это родство, отменяющих его. Так, в Англии Генрих VIII объявил недействительным свой брак с Анной Болейн и, соответственно, дочь свою Елизавету – незаконнорожденной. Это, однако же, не помешало будущей знаменитой королеве претендовать на престол, заручившись поддержкой определенной части знати, и претендовать именно в качестве дочери Генриха VIII. И, конечно, подобные претензии мог заявить и Дмитрий в отношении русского престола. Впрочем, есть свидетельства о том, что подобные попытки были от имени Дмитрия предприняты тотчас после смерти Ивана Грозного, чем и была вызвана ссылка Дмитрия и родичей его матери Нагих в Углич. Как бы там ни было, но обвинение в убийстве мальчика прекрасно подрывало репутацию Бориса.

Годунову не удалось сделаться основателем новой династии, сын его трагически погиб (покончил с собою или был убит). То самое «подчеркнутое родство», что привело на престол Годунова, шурина царя Федора, вело теперь в Россию таинственного самозванца, Дмитрия I, объявившего себя сыном Грозного.

В сущности, на самом деле, в случае Бориса Годунова или Джоанны Грэй мы имеем узурпацию, захват власти представителями или ставленниками феодальных кланов. Сейчас предметом нашего рассмотрения не является сложный и своеобразный период русской истории, известный под наименованием «смуты», или «смутного времени». Но некоторых моментов этого периода мы все же коснемся.

Русская «смута» очень напоминает свою «предшественницу» – «смуту» английскую, последовавшую после смерти Генриха VIII. Это позволяет нам сделать некоторые выводы. И Генрих VIII, и Иван Грозный видятся нам личностями очень яркими, сильными, даже блестящими, несмотря на все свои страшноватые свойства (или благодаря им?). В свидетельствах современников эти личности предстают перед нами во всем страшном блеске борьбы со своими противниками. Можно достаточно смело предположить, что именно подобные личности порождаются абсолютизмом «зреющим», они его творцы. Такими увидим мы в дальнейшем Елизавету и Викторию в Англии, Петра I и Екатерину II в России. Напротив, абсолютизм «стабилизировавшийся», абсолютизм с установившимся институтом престолонаследия выводит на сцену истории череду аккуратных мундироносителей, Георгов и Александров; к ним надобно еще приглядеться, чтобы увидеть их личностные, индивидуальные черты.

Что же мы имели в Англии? Очень краткое царствование Эдуарда, сына Генриха VIII. Далее – ставленники сильного феодального клана, юные супруги Джоанна Грэй и Гилфорд Дадли, страшная казнь мальчика и девочки по приказу захватившей власть Марии, дочери Генриха от Екатерины Арагонской (ну чем не история смерти мальчика Дмитрия!). Нарастающий конфессиональный конфликт католиков и протестантов. Брак Марии с Филиппом Испанским, который позднейшие английские «историки-патриоты» рассматривают как «иноземное засилье», «католическую экспансию» и т. д. И, наконец, захват власти Елизаветой, ее первоначальная сильная зависимость от феодальных кланов и постоянный ее страх новой возможной узурпации (особенно известна ее борьба с претендовавшей на английский престол Марией Стюарт).