И я, черт подери, это и сама понимаю, но слышать это от того, кто и явился причиной тех самых разногласий, больно. А еще больно, что за каких-то пару месяцев я стала такой ранимой и иррациональной. Ау, мозги! Включитесь уже. Ну пожалуйста!

– Думаешь, закачу истерику? – Окунув ложку в принесенный суп, я скептически кривлю рот. Мне нравится, что голос в звучит спокойно и иронично, несмотря на эмоциональную абру-кадабру, творящуюся внутри.

– Нет, я так не думаю, – медленно произносит Камиль, оглядывая меня со значением. – Думаю, что для этого ты слишком умна и профессиональна.

– Комплимент оценила. Благодарю. Тогда к чему была эта ремарка о выстраивании рабочих отношений с нуля?

– Заказать тебе десерт?

Теперь мне хочется потереть ухо, чтобы убедиться, что я не ослышалась. Да нет, не ослышалась, иначе с чего бы ему улыбаться?

– Да что с тобой сегодня? – уточняю я, поморщившись. – Когда ты ведешь себя мило, то начинаешь меня пугать.

– Решил поднять тебе настроение.

– С моим настроением все более чем в порядке, – отрезаю я. – И проблем в выстраивании рабочей коммуникации у нас не будет. Так что не обязательно пичкать меня калориями.

А вот теперь я себе не нравлюсь, потому что откровенно огрызаюсь, демонстрируя уязвимость. Просто меня задевает и приводит в недоумение этот нетипичный способ нашего общения. Ведь именно я – легкая уверенная в себе фея, а Камиль – угрюмый немногословный бирюк. Так и хочется схватить его за грудки и рявкнуть: «Ну и по какому поводу у тебя такое хорошее настроение? Неужели до сих пор не дошло, какое счастье ты прое@ал?»

Однако, Камиль, невзирая на мой протест, уже подзывает официанта и просит его принести самый огромный и самый вкусный десерт.

– Ты кстати первая, кто узнал о продаже доли, – говорит он, когда Толик, окинув меня многозначительным взглядом, уходит. – Даже Кокорин еще не в курсе.

– Я должна почувствовать радость от оказанного мне доверия? Или это завуалированная просьба придержать информацию в секрете?

– Помнится, ты называла себя тщеславной, – глаза Камиля искрятся весельем. – Решил дать тебе повод ей побыть.

– Видимо, в нагрузку к десерту, – хмыкаю я и не выдерживаю: впервые за время нашего диалога улыбаюсь ему в ответ.

Сегодня он, и правда, очень милый. А еще он помнит всю словесную ахинею, которую я когда-то несла.

Как я не стараюсь убедить себя, что этот понедельник ничем не отличается от других, в преддверии обещанной Камилем планерки нервная система отказывается расслабляться. А иначе почему я уже в третий раз за последний час испытываю позыв навестить туалет? Который, кстати, находится довольно-таки далеко от рабочего кабинета, что делает походы туда особенно раздражающими. Половину сегодняшнего рабочего дня я потратила прогулки по коридору, а вторую – на мытье рук и на то, чтобы снять и натянуть брюки.

– Ну неужели Игоря Станиславовича увольняют? – расстроено сетует Диляра, забывшая о том, что решила держаться со мной независимо и холодно. В ее взгляде читается поистине детская растерянность: мол, пожалуйста, скажи, что это не так. И кстати, макияж и укладка по-прежнему при ней.

– Никто никого не увольняет, – успокаивающе говорю я. – Кокорин – талантливый руководитель. С чего я убирать? Скоро все наверняка прояснится.

– Но тогда почему планерку проводит Камиль Асхатович? – не сдается она.

Я шумно вздыхаю. Благодаря недавней встрече с Камилем ответ мне, конечно, известен, но то, что он известен мне, со стопроцентной вероятностью не известно Диляре. Поэтому странно с ее стороны адресовать мне такие вопросы.