Нельзя указать ни одного строителя новой никоновской церкви, который был бы вполне православным.
Паисия Лигарида, «образотворившаго персону» константинопольского патриарха Дионисия, сам Дионисий признавал «папежником и лукавым человеком»28, иерусалимский патриарх Досифей считал его раскольником и еретиком29, а Никон называл его «нехристем»30 и «антихристовым предотечей»31. Симеона Полоцкого, автора книги «Жезл Правления», сооруженной собором 1666 года, и главного руководителя церковных дел в царствование Алексея Михайловича, московский патриарх Иоаким изобличал во многих ересях32 и предал отлучению всех, кто будет читать сочинения Полоцкого. «Данною нам властию от всесвятаго Духа, – говорит патриарх Иоаким, – запрещаем всем православным сыновом, послушным архипастырства нашего, тех книг яко подзор и ереси имущих, яко не благословленных, никакоже дерзати народно и в церквах прочитати, под церковною казнию, священным – под извержением священства, людином же – под отлучением»33. В книге Симеона «Жезл», изданной соборне, указывал ереси монах Чудовского монастыря Евфимий, ученик Епифания Славинецкого34.
Затем идут никоновские справщики: Дионисий, Арсений, Ивашка-латинщик и другие. Все они были отъявленные еретики и самой низкой честности. «Ревнители старой веры, – говорит о них профессор Каптерев, – хорошо знали, что между учеными греками и киевлянами немало находилось и таких, которые, получив образование в западных, по преимуществу в латинских школах, заразились там латинскими мнениями и становились открытыми или тайными приверженцами латинства; поэтому они постоянно опасались, как бы и на Русь не проникли эти иностранные иноки «истине и благочестию ругатели и ересей водители». Простое благоразумие, казалось им, требует от правительства, чтобы оно зорко следило за всяким оставшимся в Москве ученым греком и киевлянином и ни под каким видом не допускало бы его до участия в русских церковных делах, по крайней мере до тех пор, пока об них не получится полной уверенности, что они и по убеждениям, и по жизни действительно люди строго православные. Такое осторожное отношение к ученым выходцам, грекам и киевлянам тем более необходимо, что сама жизнь большинства выходцев казалась русскими во всех отношениях очень подозрительною, так как она не укладывалась в те рамки благочестивой жизни, какие веками выработаны были для нее на Руси. «Зрим бо в них (в выходцах), государь, – пишет царю Неронов, – ни едину от добродетелей: Христова бо смирения не имут, но сатанинскую гордость и вместо поста многоядения и пиянство любят, крестнаго же знамения на лицы истинное изобразити не хотят и сложению перст блядословне противятся, яко врази истине и ругатели, на коленех же поклонитися Господеви от покоя ради не хотят, и лжу сшиваючи самосмышлением, разум Божественнаго Писания лукаво скрывающи своевольнее блядут на прелесть безумным человеком»35.
Отсюда понятно, почему верующий народ Русской Церкви не пошел за нововведениями бывшего московского патриарха Никона и за киевскими насадителями новой веры на Москве. Замечательно, что взгляд на малороссийское духовенство, как зараженное латинством и протестантскими заблуждениями, еще долго держался в Москве и после никоновских реформ. В 1687 году в Москве возник между греческими учителями Лихудами и иоакимовским справщиком Селивестром Медведевым спор о том, чем совершается пресуществление хлеба и вина в тело и кровь Христову в таинстве Святой Евхаристии? Медведев, книжный справщик при патриархе Иоакиме, «противно древнему учению православной Церкви, – говорит о нем Нечаев, – защищал мысль об освящении Евхаристии одними словами Спасителя без призывания Святого Духа. Эту мысль, занятую у латинских богословов, он старался подчеркнуть свидетельством разных книг, изданных в XVII столетии киевскими учеными и особенно сочинением Феодосия Софоновича под названием «Выклад о Церкви святой и о службе».