Вдруг Абсцисса, которая шла на пару шагов впереди меня, с воем бросилась мне под ноги. Я едва не упала, но возмущённый крик застыл у меня в горле: там, куда я сейчас должна была шагнуть, не задержи меня кошка, со страшным грохотом разбился сорвавшийся или сброшенный с крыши кирпич. Один из осколков оцарапал мне скулу.

Машинально растирая кровь рукой, я с ужасом осознала, что мы тут сидим отрезанные от всего мира, лишённые средств связи, и один из нас, между прочим, убийца.

Мне стало холодно от страха. Я поспешила в свою келью и заперлась на замок.

Через некоторое время в дверь моей комнаты кто-то постучал. Вспотев от страха, я осторожно подошла к двери, и, встав сбоку от неё, чтобы меня не прострелили (паранойя, как она есть), хрипло спросила:

– Кто там?

– Елена Николаевна, не пугайтесь, это я, Попов.

– Да, слушаю вас, Александр Анатольевич, – сказала я, приоткрывая дверь.

– Елена Николаевна, сотрудники пансионата просили приходить в столовую по часам, с завтраком-то мы сегодня безобразно растянулись, а сейчас сотрудников мало – мёртвый сезон. Каждый и так крутиться за троих.

– Да, конечно.

– Ну и славненько, тогда запомните, пожалуйста, что завтрак у нас с восьми до девяти, обед – с часу до двух, ужин – с семи до восьми вечера. Да, в пять часов ещё чай. У вас нет возражений? Тогда до встречи в столовой.

– Да конечно. А сколько сейчас? Я без часов.

– Двенадцать пятьдесят.

– Спасибо. К нужному времени буду в столовой.

Как это сказал наш уважаемый директор? Мёртвый сезон. У меня мурашки по коже пробежали. Как бы его слова не получили бы материального подтверждения. О, Господи, о чём я думаю?

В час дня мы все встретились в столовой. Зинаида Владимировна, Маша и Аня держались настороженной стайкой. Иванчиков был заметно пьян, то ли он умудрился провести с собой огромные запасы алкоголя, то ли отыскал пансионатский бар, и приступил к планомерному уничтожению его запасов. Ваня Горелый, рассеянно поприветствовав присутствующих, демонстративно уткнулся в какую-то книгу, словно подчёркивая, что не имеет с нами ничего общего. Аллочка, не поднимая ни на кого из нас заплаканных глаз, держалась особняком, и чуточку перекусив, поспешила в свою комнату. Бедная девочка, ну её-то с какой стати мурыжить? Отпустили бы ребёнка домой. А. с другой стороны, а за что Машу, оставившую больного ребёнка с мамой-сердечницей, Зинаиду Владимировну, Ваню, Анну, да и всех нас.

Младов, решил блеснуть светскими манерами и развлечь меня беседой.

– Елена Николаевна, я смотрю, кошка за вами так и ходит.

– Ну, ещё бы. Бедняга осталась одна, её увезли из дома в чужое непонятное место, вот она и льнёт к единственному знакомому человеку.

– Вы любите животных?

– Да, хотя по натуре, я всё-таки скорее собачница, чем кошатница – уже почти сорок лет в нашей семье живут скотч терьеры.

– О, знаю, знаю! – Оживился Младов. – Это как Клякса у Карандаша!

Возможно, у Игоря Алексеевича были самые благие намерения. Скорее всего, он хотел как-то поддержать меня, отвлечь от мрачных мыслей и страхов, да и подчеркнуть, что в его глазах я не стала изгоем.

Но какими бы благими не были его намерения, сейчас он мне просто мешал. Я пыталась следить за Поповым и Коршуновым. Эта достойная парочка явно наблюдала за всеми нами, прислушиваясь к нашим разговорам, видимо, стараясь угадать убийцу. Как вы понимаете, я их вниманием не была обделена.

А Младов продолжал разливаться соловьём.

– А знаете, Елена Николаевна, я тут немного прогулялся по окрестностям и обнаружил совершенно дивный пруд с лебедями. Меня поразила его живописность. Представляете, свинцово-серая в мурашках дождя вода и чёрные лебеди. Вы ещё не были там? Вам, как любителю животных, наверно было бы интересно туда прогуляться.