Еще одну дозу, подумал Хольцман, даже меньше предыдущей. Совсем маленькую.

Нет. Ни в коем случае.

Совсем-совсем крошечную?

Тут дверь открылась и в сад вышел президент Соединенных Штатов Америки.

Хольцман выпрямился. В горле у него пересохло. Президент произнес речь об отваге и самопожертвовании, о необходимости борьбы с теми, кто для достижения своих целей использует насилие. Теперь он мог нести что угодно. Покушение резко изменило его позицию в предвыборной гонке: до выборов оставались считаные недели, а Стоктон уже обошел главного соперника на десять очков.

Надо было смолчать, пусть бы его убили, подумал Хольцман.

Стоктон пошел вдоль строя, благодаря жен и детей убитых агентов. Он произносил добрые слова, пожимал руки, гладил детям головы – каждое движение президента снималось на камеры.

По мере его приближения Хольцману становилось все дурнее. Сердце гремело, как отбойный молоток. Он отер лоб рукой, и та увлажнилась от пота. Хольцману стало так холодно, что начало сводить судорогой мышцы. Ох, принять бы еще одну дозу опиатов, совсем маленькую, только от боли…

Нет.

И вот президент уже стоит перед ним. Хольцман смотрит на него, чувствуя, как сердце едва не выпрыгивает из груди.

Он все поймет, дошло до Хольцмана. Иначе и быть не может. Как я вычислил убийцу? Они все узнают!

– Доктор Хольцман, три месяца тому назад я выжил благодаря вашей внимательности и находчивости. Нация перед вами в огромном долгу. Я перед вами в огромном долгу. В награду я вручаю вам медаль за выдающиеся успехи на службе. Вы герой, доктор. Спасибо вам.

Президент надел ему на шею ленту с медалью, Хольцман с трудом выдавил «спасибо» и чуть не скривился, когда они пожимали друг другу руки. Он улыбнулся в камеру страшной натянутой улыбкой и подумал было, что все закончилось, когда президент вдруг притянул его к себе – Хольцман даже уловил запах его лосьона после бритья и почувствовал себя звездой футбола, не меньше. Стоктон зашептал ему на ухо:

– Надеюсь, доктор, в ближайшее время вы сможете ввести меня в курс дела касательно нексуса. И особенно касательно тех детей с нексусом, которых вы сейчас изучаете. Даю вам две недели. На встрече будем только мы с вами и директор Барнс. Скоро с вами свяжется глава моей администрации.

Хольцман судорожно сглотнул, и в следующий миг президент двинулся дальше. Все закончилось.

В туалете он едва не потерял сознание. Ввел небольшую дозу и сразу почувствовал сладостное облегчение: колотивший его озноб начал отпускать.

Всего один разок, сказал себе Хольцман. В виде исключения.

Он подождал, пока страх полностью исчезнет, затем – сразу после опиатов – принял норадреналин, чтобы немного взбодриться.

За дверью туалета его поджидал Барнс.

– Все в порядке, Мартин?

Хольцман улыбнулся и показал на голову – в тот роковой день он получил черепно-мозговую травму.

– Травма дает о себе знать. Но я уже почти в норме.

Барнс кивнул.

– Источник нексуса вычислить пока не удалось?

Хольцман помотал головой.

– Мои ребята работают круглосуточно. Мы непременно найдем посторонние примеси. Что-нибудь, что выведет нас на источник.

Барнс кивнул:

– Ищите.

Затем они отправились в Капитолий – обосновывать необходимость новых законопроектов, которые хотел внести президент.

Хольцман объяснил собравшимся правоведам и законодателям, что необходимо усилить контроль за химреакторами и исходными материалами, которые могут использоваться при производстве нексуса. Двигаясь из зала в зал, он то и дело проходил через детекторы собственной же разработки – все были с одной незаметной уязвимостью. Он заверил очередную сенаторшу, что давать ребенку-аутисту нексус – такое же преступление, как обкалывать его героином. Сенатор пожала им руки и сказала, что пересмотрит свои взгляды. К тому времени Хольцман хотел только одного: добраться до туалета и принять собственные же опиаты, чтобы хоть чем-то заглушить отчаянное презрение к самому себе.