На лице успокоившегося Пеано опять засветилась так хорошо известная нам дружелюбная улыбка, правда чуть больше обычного сдобренная иронией. Он поставил точку и сказал:

– Метко и коварно. После такой передачи ни маршалу, ни моему дядюшке не обойтись без сердечных пилюль.

– Надеюсь на это! – Гамов повернулся к Павлу. – Капитан Прищепа, я не спросил вас: записана ли на пленку беседа с Мордасовым?

Павел засмеялся.

– Полковник, мне кажется, я свои обязанности знаю.

Гамов повернулся к Леониду Прищепе.

– Слушаю вас, генерал, Вы хотели что-то сказать, когда я закончу.

Генерал Прищепа протянул ему руку.

– Хочу сказать, что я с вами, Гамов. Во всем и до конца!

Вся следующая неделя сохранилась в моей памяти как что-то тяжкое и сумбурное.

Это было одно гигантское сражение, протянувшееся во времени на несколько сотен часов, а в пространстве – на несколько десятков лиг.

Мы шли, оттесняя вражеские части, умножая число раненых, теряя убитых, накапливая пленных. И когда наступил последний день этой недели и вокруг перестали греметь электроорудия, шипеть резонансные пули и шрапнель, вспыхивать синие пламена импульсаторов, мы как-то не сразу сообразили, что последний заслон врага опрокинут и окружение прорвано – мы вышли к своим!

Затем был отдых и раздача наград. Обе денежные машины полностью опустели. Появились офицеры из Главного штаба. Нам приказали двигаться к Забону – на пополнение и переформирование. Лучшего приказа и быть не могло: мы шли в родной город, где в начале войны собрались, вооружились и откуда начали свой поход на запад.

Перед новым походом (уже по своей территории) в штаб явилась группа солдат – человек тридцать, среди них я заметил и Семена Сербина, и лихого сержанта Серова, чуть не застрелившего его во время бунта, – и попросились на секретный разговор. Гамов высоко поднял брови.

– Какие у нас с вами могут быть секреты, друзья?

– Так мы решили между собой, чтобы секретно, полковник, – ответил Григорий Варелла. Лихой парень, он отличился в рейде против Питера Парпа, потом при подавлении денежного бунта, затем стал героем последующих сражений. Но его открытое, веселое лицо так не вязалось со словом «секретность», что я не удержался от улыбки. Впрочем, то, что он сказал дальше, даже в анархическом обществе числилось бы совершенно секретной информацией, а мы все же были дисциплинированные военные в централизованном государстве.

– Объявляйте свои секреты, – разрешил Гамов.

Варелла сказал, что солдаты обсуждают, что будет на родине. Общее мнение – по головке не погладят. Командир корпуса самоуправствовал с казной. Генерала, явившегося ее отбирать, казнили. До сих пор не утверждены новые командиры в созданном ими корпусе. И никого не повысили в званиях, а разве это дело, когда корпусом командует полковник, а дивизией – майор? В общем, хорошего не ждать.

– Интересный анализ обстановки! И какой вывод?

– Арестуют вас за ослушание! А у нас отберут награды. И наше решение: награды не вернем, а вас в обиду не дадим. И если попробуют разоружить, будем сопротивляться.

– Это пахнет бунтом! Приказы командования надо исполнять.

– Против государства мы не бунтуем. Отдавали кровь за него и еще отдавать будем. А захотят расправиться с вами, мигом встанем.

– Мне кажется, вы слишком мрачно рисуете обстановку. Не думаю, чтобы осмелились вас грабить, – Гамов голосом подчеркнул словечко «грабить». – Что же до ареста командиров… Не за победы же нас наказывать? За победы хвалят.

– Все может быть, – убежденно сказал Варелла. – Такое время – и за победы иной раз карают. Но мы за вас. Помните об этом.