Просто археологическая находка, подумал он. Подсвечивая фонариком, он изучил книгу. Она сохранилась неплохо, печатные листы выглядели неряшливо из-за прикосновений чьих-то жирных, грязных пальцев. Наверное, Тора, подумал он, или Талмуд, как там у них священные книги называются? Отдам Рахиму, попрошу, чтобы передал в музей, а кости надо похоронить, по-людски.

«Отец Никанор, ты где? Ты живой?» – услышал он голос издалека. Он спешно вернулся и выглянул из лаза.

На платформе стояли Рахим и подросток лет двенадцати. Нагруженный ослик отдыхал у кипы досок.

– Я сейчас, – сказал он, вернулся за книгой, взял её подмышку и осторожно спустился по лестнице.

– Я уже волноваться начал, – сказал Рахим. – Пришли, а никого нет, только костёр дымится.

– Изучал местные достопримечательности, – сказал он. – Вот книгу старинную нашёл. Передашь археологам?

– Почему не передать, – сказал Рахим. – Съезжу в музей в Бахчисарай. Там и денег, наверное, заплатят.

– Деньги себе оставишь, – сказал он. – За труды!

– Ахмат, – Рахим сказал несколько слов по-татарски пареньку, с любопытством взиравшему на его рясу. Тот молча направился к ослику. – Племянник мой, охламон конкретный, мать не слушается, дерзит. Я его на трудовую терапию взял, не против?

– Не против, – сказал он. – Руки всегда сгодятся.

Сначала они с женой ругались, первый, наверное, год совместной жизни, может быть, полтора. Скандалили негромко, неудобно перед мальчишкой, и быстро, он замыкался в себе, уходил на кухню и втыкался в интернет, жена также хмуро смотрела всё подряд по телеку. Причины, как обычно, были пустяковые, но оба хорошо понимали, что семейная жизнь не складывается, и парень просто первая преграда и не более того. Он несколько раз предлагал расстаться, жена пускалась в плач, и на какое-то время наступала мирная эпоха. Он так до конца и не понял, зачем жене была нужна эта непутёвая семейная жизнь, неужели только из-за того, что у него просторная, трёхкомнатная квартира, доставшаяся в наследство от родителей, и жене от этой квартиры до работы полшага не торопясь, неужели так всё банально и примитивно.

Он, конечно, тоже был хорош, пристроился на всем готовеньком, рубашки постираны, поглажены, в хате чисто, носки на месте в комоде, а не пылятся под кроватью, как прежде. «Приспособленец! – так ему и сказала одна его бывшая клава, когда он после очередного скандала заявился без приглашения поплакаться в жилетку. – Все мужики – приспособленцы, женщина нужна на кухне и в койке иногда, чем дальше в лес, тем больше без восторга. А настроение понять, удивить, заворожить? Что, не дано? Всё на хоботок свой меряете?»

«Да я вроде не такой, – неуверенно отнекивался он. – Я вроде с пониманием, только не получается ничего».

«Ребятёночка вам надо родить, – сказала клава. – Нет детей, нет семьи».

«Да нельзя ей, – сказал он. – Первые роды были трудные, врачи ответственно заявили, больше рисковать нельзя».

«Ну, тогда лови гранату, милый мой рогацио, – сказала клава. – Ты, давай-ка, выматывайся, ко мне сейчас любовник должен прийти, он дяденька суровый, мне лишние проблемы ни к чему».

Работали до вечера. У Рахима руки росли из нужного места, в отличие от него. Крышу решили не делать, выступ скалы был куда надёжнее, соорудить три деревянных стены, на одной – небольшое оконце, вместо крыльца Ахмат притащил два валуна и монотонно обтачивал их, придавая квадратную форму.

Кукольный домик, прилепившийся к скале, но это лучше, чем навес над ванной для давки винограда. «Буржуйку» мне из обители передадут, – сказал он. – На следующей неделе дровишки начну заготавливать. И кровать армейскую тоже передут, я её разберу и на ослике подниму, если не возражаешь».