– Non angli sed angeli, – заметил Толстой.

Виден был уже Фальмут с дымящимися трубами мануфактур, конусами шахт и безобразными шахтерскими окраинами – почти такой же неказистый и беспорядочный, как Кронштадт, но кирпичный, а не деревянный. Весь рейд перед портом был усеян корабликами всевозможных размеров и щетинился былинками мачт, и среди разноцветных флажков ярко алел гюйс "Невы" с четким Андреевским крестиком. Сердце Крузенштерна дрогнуло, словно, войдя в бальную залу, полную чужих, ненужных лиц, он нежданно узнал фигуру любимой барышни.

– Лейтенант Левенштерн, – скомандовал он, – отправляйтесь к коменданту порта Фальмут. Узнайте, намерен ли он отвечать на наш салют равным количеством выстрелов.

– Как вы думаете, Иван Фёдорович, дорога ли у них солонина? – озабоченно спросил Крузенштерна кавалер Ратманов.

– Что-с? Солонина? Думаю, что да.

Журнал путешественника

Город Фальмут, где поселились мы на время восстановления наших поврежденных бурею кораблей, принадлежит Карнвальской провинции. Он не столь беден, как иные наши уездные города, но и не отменно богат по английским меркам. Не видевши Лондона и других знаменитых мест сей великой державы, не берусь составить об ней основательного мнения. Вот беглый абрис, а за полнейшей картиной обращайтесь к трудам прозаиста кольми более известного.

Нет нужды повторять, что Британия есть страна мореходцев. Это точно так и есть. Здешние жители легче переезжают в Индейские колонии и обратно, чем мы в подмосковное имение. И не видят в том подвига. Каждый из них, не исключая и дам, разбирается в устройстве кораблей и живо интересуется любым усовершенствованием мореходного искусства. Они целыми семействами посещают новые корабли, как жители континента посещают гульбища и зверинцы, и затем с большим одушевлением обсуждают увиденное. Довольно сказать, что в английском наречии все вообще слова, включая слово "baby" (дитя) относятся к одному, неопределенному роду, слово же "корабль" имеет женский род, подобно некому морскому божеству.

Многие известные странности англичан должны проистекать из самого строения их языка. Я разумею, прежде всего, их баснословную наклонность к мужеложству. Оно ли виной однополости английских имян существительных или наоборот – решайте сами. Англичане обращаются на "вы" в персонам всех без изъятия званий, будь то знатный лорд, торговка рыбой, собственное дитя или… Господь Бог. Не от того ли между англичан не заметно того разительного отличия сословий, какое наблюдается в нашем Отечестве и континентальных странах. Ремесленник в Англии точно так же благовоспитан, как дворянин, и держится с вами ровней, а мальчик точно так же сериозен, курит сигару, пьет за обедом джин и занимается коммерцией, как его родитель. Случайному туристу покажется, что здесь и вовсе нет подлого народа, так все вежливы и достаточны. Увы, сие мнимое равенство имеет оборотную сторону. Гораздо реже, чем в нашем бедном Отечестве, найдете вы среди англичан снисходительность, добросердечие или простую сообщительность. Англичане к вам ровны, но не близки. Оттого-то их вовсе не шокирует истинно рабское состояние их минералов или углекопов, работающих в подземных норах, без воздуха и света, почти без пищи, за сущие гроши, как работают у нас каторжные. Я встречал сих несчастных с нестираемыми черными кругами под глазами, недужных и безобразных, во множестве на улицах фальмутских. Иным из них нет и четырех-надесять лет, и редкий "старик" доживает до тридцати. Спросите об их участи просвещенного англичанина, и он невозмутимо ответит, что каждый волен наниматься на работу по собственному выбору. "Волен и умереть от голода?" – возразите вы. Но англичанин навряд оценит ваш парадокс. Why not? Такова их свобода.