– Но… дитя… – ещё не договорив, Бродяжница осознала свою ошибку. Сама совсем немного старше Линёны, она не имела ни оснований, ни права на такое обращение. Неожиданная просьба привела в полное смятение все мысли странницы, которой едва удалось сохранить внешнее спокойствие. Бесполезность разумных доводов была очевидна. Воображение Линёны зачаровали образы свободной дорожной жизни. Как девушка неглупая, она наверняка помнит о тяготах и лишениях, но трудно не мечтать, изо дня в день работая в трактире отца наравне со старшими братьями. Коль прибавить врождённое упрямство, которое наверняка в ней есть, Линёна продержится в дороге несколько лун. Может даже пару зим. Но её ноги не привыкли к долгой ходьбе, руки не держали оружия…

– Нет, я не могу тебя взять в ученики. Я не владею достаточными знаниями и не сумею никого обучить. А ты с детства привычна к домашней работе, уже поздно что-то менять.

Бродяжница надёжно укрыла сочувствие за холодностью. Она понимала желание девушки уйти от проблем в странствие, но не была уверена, что так будет лучше для самой Линёны.

– Скоро отец найдёт тебе мужа, ты уйдёшь в другую семью и посвятишь себя заботе о детях. А о путешествиях и думать забудешь.

Ни одна слеза не облегчила горе Линёны. Позже она выплачется вдоволь где-нибудь в потаённой каморке, но не теперь. Она обхватила колени и проговорила хриплым низким голосом:

– Я всё равно убегу.

– А как же твой отец? Я не могу его обижать, Абрахам друг мне.

– Я всё равно убегу.

Бродяжница пожала плечами.

– Дело твоё. А теперь оставь меня.

Линёна была раздавлена, унижена, убита. Какой жених? Какие дети? Только небо, да звёзды, да пыльная дорога. Она встала, расправила платье и с поклоном вышла вон.

Ох, и хорош же сон под надёжной крышей! Бродяжница потянулась, сладостно позёвывая, и открыла глаза. Зрение было последним чувством, которое сегодня проснулось в ней. Сначала она учуяла манящий запах с кухни, услышала приглушенные голоса, шум потоков Акайды и воздала должное тёплым объятьям одеяла. Зрению предстал тёсаный потолок с играющими бликами света. Ещё раз потянувшись, Бродяжница легко поднялась, и, обойдя пустовавшую всю ночь кровать и свою постель на полу, первым делом освободила окно от пут занавесей. Комнату залил яркий дневной свет. Бродяжница распахнула окно настежь, впуская на удивление тёплый осенний ветерок. Вглядываясь в давно знакомую местность, она мысленно перебирала насущные дела. Первым делом – посетить пепелище, оставшееся от дома Учителя. А потом?.. Учитель поведал ей, как надобно пройти свой Путь, но не указал направление. Бродяжница могла бы попытаться разыскать его убийц и отомстить. Но ей не давала покоя мысль, что Учитель догадывался о грядущей битве, исход которой был предрешён. Более того, он специально отослал Бродяжницу в горы на несколько дней, словно ожидая прихода убийц.

Доводы рассудка не позволяли рубить с плеча и до поры остужали жажду сиюминутного отмщения. Последняя задачка Учителя на поверку оказывалась глубже, чем выглядела на первый взгляд. Приступать к решению следовало деликатно. Несомненно, дело заведёт её в доселе неизвестную жизнь Учителя. А следует ли ей касаться тех его зим, о которых он не поведал сам?

Раз он покинул её, не объяснившись – следует.

Но не разочарует ли Бродяжницу вожделенная правда? По сей день она упорно боролась с кощунственной мыслью, что Учитель точно знал о грозящей ему гибели наперёд.

Чистые – выстиранные и высушенные – штаны, заправленная в них рубашка, да поверх неё кафтан; стянутые кожаным ремешком волосы, а кроме того вычищенные сапоги. Так можно спокойно пройтись по Акайду, и никто не станет провожать тебя испуганным взглядом.