– Думаешь, она это действительно затеяла всю жизнь… эдак…

– Я уверена, из неё выйдет славный странник. Она может ступать неслышно и подкрадываться незаметно, у неё хорошая координация, думаю, она легко научится обращаться с кинжалом, а там, глядишь, и до меча дело дойдёт. Она…

– Зачем? – Бродяжница не ожидала вопроса и замешкалась с ответом. Тогда Абрахам пояснил. – Зачем молодой девушке учиться приносить боль? Куда ей идти? Из отцовского дома…

Бродяжница хотела ответить резкость, но уловила в интонации Абрахама неподдельную тоску.

– Абрахам… – Она села на скамью подле, набила трубку табаком и только после заговорила. – Я не берусь ничего загадывать, но даю слово: через год ли, через два ли, мы вернёмся в Акайд. Я и Линёна. Возможно, короткое путешествие утолит её теперешнюю жажду приключений, и она никуда от тебя не денется. Но молю: дай ей шанс. У тебя довольно сыновей, чтобы продолжать дело. Линёна до конца дней своих будет клясть тебя, не позволь ты ей сейчас испытать вкус свободы. – Бродяжница вернулась к забытой, было, трубке.

– А я-то, дурак, жениха ей приискал, – невесело засмеялся Абрахам. – Конечно, не сватали ещё. Но Торольф намекал мне… А я и не против, паренёк у него хороший… М-да… Вот что. Ежели правда желает с тобой отправляться – пускай. Видно, судьба у неё такая. Ты пообещай о чести её девичьей печься пуще, чем о своей собственной. Чтобы глаз с неё не спускала.

Бродяжница медленно кивнула:

– Даю слово. Дочь вернётся к тебе сохранной.

Так и порешили. Абрахам заторопился вернуться к насущным трудностям трактира, пряча под маской занятости отцовское беспокойство и заботу о своём ребёнке. Бродяжница даже засомневалась: действительно ли этот зверь накануне избил дочь?

– Всё, иди, иди, госпожа. Не видишь – некогда мне здесь с тобой.

– Абрахам, ещё одно.

Он вопросительно воззрился на неё единственным глазом, нетерпение сквозило в каждом жесте.

– Ты не забыл мою просьбу?

– Ах, да, конечно… – он равнодушно пожал плечами. – Да, я согласен. Надеюсь, ты позаботишься о моей Линёне не хуже, чем я о твоих лошадях.

Бродяжница согласно склонила голову и напоследок спросила о предмете, занимавшем помимо воли её мысли:

– Говорят, в лесах появилась доселе невиданная хворь. Ты слыхал об этом?

– Да.

Бродяжница от души понадеялась, что лишнее упоминание об опасностях не заставит отца поменять решение относительно дочери. Девушка уточнила по возможности небрежно, хотя и не надеясь обмануть трактирщика беспечным тоном:

– Знаешь какое-нибудь средство от неё?

– Нет, – отрезал Абрахам и вздохнул, – Будет лучше, если в пути вы избежите всяких хворей.

Помимо страха за Линёну, в словах трактирщика чувствовалась лёгкая угроза. Бродяжница понимающе усмехнулась, размышляя о бесполезности угроз против воли Великого их уморить такой напастью. Она несуетно вышла вон, поднялась в свои комнаты, а потом долго стояла подле окна, смотрела на присмиревшую Акайду, пускала круги табачного дыма и улыбалась.

Уже четвёртый день Бродяжница жила здесь, в Акайде. И вот уже в четвёртый раз день неизменно клонился к вечеру, покорно уступая сестре-ночи. Весть об отпустившем её отце несказанно обрадовала Линёну. Бродяжница всматривалась в хрупкую девушку внимательнее, оценивая сильные и слабые стороны, достоинства и недостатки, которые ей предстояло проявить в учении и в бою. Пока увиденное радовало. Странница не солгала Абрахаму: способности Линёны послужат в будущем отличной почвой, плодородной и богатой талантами. Кое-что она действительно могла освоить в совершенстве.

Бродяжница отложила путешествие ещё на день, дабы Линёна основательно подготовилась, собрала походную суму и навсегда простилась с прежней жизнью. Подробные указания о необходимом в пути и о том, что лучше оставить, девушка получила тут же. Второй, более веской причиной отсрочки стало желание позволить Аристарху и Ухмарю уйти вперёд. С одной стороны, так можно было не опасаться неожиданного появления мужчин, а с другой – путниц ждала бы проторённая тропа, а не таинственная неизвестность. Если бы их предшественников постигла неудача, девушки узнали бы об этом первыми.