Вдруг заходит комсорг Лена. Отношение к ней двойственное. С одной стороны, она преподавательница физики, комсорг и стукачка. И усы у нее больше, чем у меня. С другой – дала потрогать сиську. И поет под гитару «Прекрасное далеко». Не Цой, конечно, но с сиськой превращается в аргумент. Лена говорит:

– Дети!.. Блин, «дети»… Ну ладно… Дети! На последнем, двадцать седьмом съезде КПСС в своей исторической речи Генеральный секретарь нашей любимой партии Михаил Сергеевич Горбачев сообщил о необходимости празднования незаслуженно забытого в годы застоя старинного советского праздника, который, кстати, очень любил праздновать В.И. Ленин. Эту историческую инициативу поддержали товарищи Слюньков, Зайков, Лигачев, Талызин, Зимянин и так далее… Как этот праздник называется?

Молчим. Просто наслаждаемся тем, что алгебра остановлена. А брякнешь неправильно – весь кайф обломаешь. «Никогда не прерывай оратора – пусть высрется»… Эту формулировку я потом узнал. А тогда просто, как говорят в «эйпл», нативно молчал.

– Что ж вы молчите-то, комсомольцы будущие? – укоряюще и задорно взвизгивает усатая Лена.

– Ма-сле-ни-ца! Правильно! – хвалит она себя. – Что нужно для празднования Масленицы?

Все молчат. А я – тихонько:

– Блины!

– В армию тебе нужно, Баженов! В дисбат! Чтобы тебя там научили, где блины…

Мне приятно. Я думаю, дисбат – десантура. Мне тогда и в голову не приходит, что это тюрьма – дисциплинарный батальон.

– Масленица, – говорит усатая Лена, – это проводы зимы. Для комсомольской Масленицы нужно чучело зимы. Дети! Кто может сделать чучело зимы?

Все молчат. Безрукие все. Дети вэцээспээсовцев[3] и КМОшниц[4].

Я понимаю! Вот она. Добыча.

– Я могу, – говорю.

Она знает, что я могу. Я все стенгазеты рисую, я плакаты, я стенды. Я даже Ленину нос из гипса отлил. Когда в прошлом году его с пьедестала сбила беременная пионерка. Дело житейское. Токсикоз. Седьмой месяц. А она в карауле, под знаменем. Закружилась голова. Она – за Ленина. Но он только казался незыблемым. Рухнул и остался без носа. Как прототип. Только тот от своего сифилиса. А этот – от пионеркиного. Тогда меня на групповуху не пригласили – мал еще. Это в сентябре было. А день рождения у Ленина в апреле. Вот и считай. Она упала – бюст разбила, да давай выкидывать. Ее в больницу, а там еще и сифак нашли. У них потом у всех обнаружили. Хорошо, что меня не взяли.

Я Ленину нос слепил взамен утраченного, на все руки мастер. И чучело зимы могу взять и сделать. А никто не может. А из горкома сказали праздновать. Она в клещах. Я на коне. Могу просить что угодно. Говорю:

– Мне нужно «три» по алгебре за год.

Алла Николаевна чуть указку не проглотила.

– Нет, – говорит, – через мой труп.

А усатая ей в ответ:

– Нужно помочь Тимофею.

Я говорю:

– И освобождение от занятий нужно до Масленицы включительно.

Это наглость уже. Но они соглашаются. Я продолжаю:

– И Петьку мне в помощники! И ему все льготы, как мне.

Петька – друг мой. Музыкант. Но приперло их, видать, сильно. Они согласны.

Мы идем на охоту. Сразу. Время ускорилось. Жизнь прекрасна. Стройматериалы тогда не продавались. Их никому в голову не приходило покупать. Брали на стройках. Стройки все были заброшены. Заборы повалились. Под снегом свалены доски, бревна, трубы, арматура. Кому надо – бери. Сторожей нет. Что охраняешь – то имеешь. Все вокруг колхозное – все вокруг мое. Тихо стибрил и ушел – называется «нашел». Мы с Петькой нашли два бруса по шесть метров. Толщиной двести на двести. Бревна фактически. Едва дотащили. Не посрамим пионерию!

Перед каждой школой в то время был пустой асфальтовый плац. С ванной Гречко, конечно. Это углубление такое в середине. Там всегда лужа зеленая. А если сухо, дают школьникам шланг: идите мойте площадку. Десять минут – и лужа готова.