– Мозги жевательной резинкой забиты, – сказал Панов. – Ни семья, ни дети не нужны. Одни деньги.

– Без денег тоже не проживешь, – заметил Димка.

– Знаешь, что я тебе скажу, – Панов вытянул ноги, положил руки на колени и в упор посмотрел на Димку. – Не в деньгах счастье. Деньги в человеке душу убивают. Это только говорят, что они не пахнут. Еще как пахнут, даже смердят. Особенно если они нечестные. Какое счастье от денег, если у тебя нет ни семьи настоящей, ни детей? Для чего они? Для того, чтобы вдоволь есть, пить, покупать на ночь срамную бабу? Много ли счастья от этого?

– А в чем оно, счастье? – спросил Димка.

– В душевной близости человека с человеком. В любви мужчины и женщины. Не в сексе, как сейчас говорят, а в том, что ты глаз оторвать от нее не можешь, каждое дыхание ее ловишь, чувствуешь запах ее кожи и ощущаешь, что от этого сердце не просто замирает, останавливаться начинает.

Панов говорил так красиво, что Димка на некоторое время даже замер. Потом спросил:

– Наверное, Геннадий Петрович, ты по жене шибко соскучился?

– По жене я всегда скучаю. И по дочкам тоже. – Панов хлопнул Димку по плечу. – С семьей мне повезло. Тут у меня все в порядке.

– А с чем не повезло? – Димке вдруг захотелось узнать о своем напарнике подробности, о которых он раньше и не думал.

– По трассам мотаться приходится. Девчонки живут по сути дела без отца. Да и жена восемь месяцев в году как мать-одиночка. Разве это нормально?

Панов достал сигарету, закурил и пристально посмотрел на Димку. Тот опустил глаза и попытался ногтем отщипнуть кусочек коры кедра, на котором они сидели. Димке вспомнился иностранец в блестящих штиблетах, приезжавший недавно на трассу. «Живет в чистенькой Европе, не знает ни нашей грязи, ни северных комаров, похожих на разъяренных зверей, – подумал Димка, – и только отсчитывает миллионы, которые текут к нему по трубе из нашей сибирской земли. А мы тут за несчастный кусок хлеба жилы вытягиваем, и все для того, чтобы он богаче стал». От этих мыслей Димке даже работать расхотелось.

Ветер все так же шумел в верхушках деревьев. Скупое осеннее солнце уже только светило, но не грело. Димка повернулся в ту сторону, откуда начиналась трасса. И вдруг увидел, как прямо на него, по-куриному быстро махая куцыми крыльями, летит глухарь. Перелетев бульдозеры, он сел на кедр, ветка прогнулась под его тяжестью, и глухарь закачался на ней, как на пружине. Димка тут же присел на корточки и, не поднимая головы, стал пробираться к бульдозеру, где лежало ружье. Он уже потянул руку к кабине, когда услышал громкий окрик Геннадия Петровича:

– Оставь его!

Димка сначала не понял, чего хочет напарник, но тот повторил уже с раздражением в голосе:

– Оставь глухаря! Пусть летит.

Димка выпрямился и, повернувшись, направился к Панову. Глухарь, увидев идущего человека, с шумом снялся с ветки и скрылся за деревьями.

– Пусть летит, – уже мягче повторил Панов, поднявшись и провожая глухаря взглядом. – Может, это последний, которого мы видим.

Но Димка еще весь горел азартом, поэтому с горечью сказал:

– Зря ты так, Геннадий Петрович. Я бы его добыл.

– Зачем тебе нужен этот глухарь? – спросил Панов. – Ты что, с голоду умираешь? Я в тайге много лет работаю, в разных местах был, а глухарей всего несколько раз видел. Может, этот действительно последний.

– Странный ты человек, Геннадий Петрович, – не переставал сокрушаться Димка. – Столько всего за свою жизнь повидал, а глухаря жалеешь.

– Знаешь, Дима, сынок ты мой, – Панов положил широкую, тяжелую ладонь на его плечо. – Мы обо всем жалеть поздно начинаем. Нужно все делать так, чтобы потом не раскаиваться. Нефть уже всю продали. Теперь давай глухарей изведем. Что же тогда нашим детям достанется?