– Пойдем, – сказал он и скатился назад в болото. Я задержался на минутку, чтобы осмотреть камень. Из трещины виднелись оленьи рога и кости, сбоку он был темный, как будто туда натекла какая-то жидкость. Я проехал рядом и постучал по нему. Подумал, что не может же это привести к неприятностям.

Собаки шли по следу моих саней через все открытое болото. После болота в густом еловом лесу они отказались от укатанного следа и начали петлять. Пестун остановился и прошептал:

– Они легли отдыхать.

Он сбросил рюкзак со спины, вытащил из него рулон вощеной бумаги, из которого показались темные куски мяса. Бросил один мне, взял нож и настрогал себе в рот тонкие пластинки.

– Отсюда дальше пойдем тихо, – сказал он и, приложив шмат мяса к дереву, разрезал его на кусочки размером в несколько сантиметров. Засунул нарезку в карман, отрезал от начатого куска еще пару пластин, подхватил рюкзак на спину и ушел от следа совсем в другую сторону.

Тут зазвонил мой телефон. Звук прозвучал, как сирена в тишине леса.

Пестун грубо выругал меня, но я все же вытащил телефон и ответил шепотом. Это был отец.

– Привет, не могу сейчас разговаривать. У тебя какое-нибудь дело? – спросил я, поскольку отец не звонил без причины.

– Я разговаривал с новым начальником четвертой смены, с этой женщиной. Похоже, что у тебя будет работа на лето.

– Хорошее дело.

– Ну, я скажу, что ты приедешь.

– Хорошо. Спасибо. Как мама?

– Как обычно. Сказала, что пошла в магазин.

– Передай привет. Перезвоню позднее. Нужно идти.

Закончил разговор. Горло сдавило. Думал о матери, высматривающей товар между полками в магазине, об отце, смотрящем телевизор в темной комнате, о словосочетании четвертая смена. В нем одном было много такого, что могло парализовать воображение.

Пестун возмутился и закатил глаза.

– Отец. Звонил по поводу летней работы.

– Выключи его, к дьяволу.

Мы сделали большой круг и, когда вернулись назад, смогли убедиться, что никаких пересекающих следов не было. Продолжили обходы, делая с каждым разом все меньший круг. Четвертый круг длился всего минут двадцать, но следы по-прежнему оставались внутри. Мы были совсем рядом с собаками. На пятом круге Пестун ехал с лыжными палками под мышкой, очень медленно, тихо насвистывая какую-то мелодию.

Белая собака поднялась первой из-под ели. Она залезла на небольшой бугорок и шевелила ушами. Это был Нанок.

– Не останавливайся, – прошипел Пестун, продолжая насвистывать. Он прошел по дуге мимо собаки, сузил круг, приблизившись к ним. Похожий шерстью на волка Инук вышел вперед, перед Наноком. Собаки следили за нами не шевелясь. Я не осмеливался смотреть на них, разве что косым взглядом. Не понял, что произошло и как он это сделал, но внезапно мы оказались рядом с беглецами. Когда до собак оставалось метров пятнадцать, Пестун остановился и присел. Я последовал его примеру. Он вытащил из кармана куски мяса и бросил один перед Инуком.

Пес вздрогнул и попятился. Резко повернувшись, он натолкнулся на Нанока и нырнул под защиту деревьев. Нанок последовал за ним, и в мгновение ока собаки исчезли.

– Дьявольски дикие, – прорычал Пестун, бросил толстый кусок мяса себе в рот и молча пошел на лыжах туда, откуда мы пришли.

Сбиваю снег с материнских пим на пол прихожей и вхожу в избу с полной охапкой дров. Запах приветствует меня так, что я почти разрываюсь от счастья. Запах талой ели, свежих бревен и рисовой каши, которую мама приготовила из крупы, нелегально привезенной отцом из Швеции. В запахе есть что-то сладкое, возможно, он исходит от тех ожидающих на блюде краснощеких яблок, которые отец привез из той же контрабандной поездки, для всех по одному, кроме грудничка, который еще только сосет материнское молоко. Если бы запах можно было разлить по бутылкам, я сделала бы это наверняка. Смазала бы пробку сосновой смолой и прочно закупорила. Нюхала бы запах только в крайних случаях, когда закончатся карточки на муку, отвалится подошва от обуви и неизвестно, будет ли новая, а также в такие вечера, когда отец после долгого дня затихает в своих раздумьях у стены и мгновенно меняется, становясь старым и измученным, и я боюсь, что он может умереть в любую минуту.