– Нет, но я ищу…

– Значит, ты тот, кто ищет этих беглецов! – воскликнула женщина.

– Да-а, – ответил я ей и подумал, что и здесь информация, похоже, движется так же хитроумно, как в шахте.

– Не видела, но дай мне номер телефона, могу позвонить, – сказала она и стрельнула глазами. Кассир гудел, как морской лев, ждущий премиальной селедки, а женщина хохотнула и повернулась оплачивать свои покупки. Парень с трясущимся от смеха кадыком пробил сумму в кассовом аппарате.

Расплатившись, женщина отошла в сторону. Я протянул кассиру банкноту и не стал ждать сдачу – он разошелся не на шутку.

– Номер телефона там, на доске, – сказал я и выскочил из тесной дыры между полками так стремительно, что женщине пришлось посторониться. Рукой я задел ее мягкую грудь, в нос хлынул сладкий аромат кожи.

Я направился в северные деревни, но и там собак не видели. Как будто они растворились в дороге, по которой отправились в бега. День клонился к вечеру. Я ехал на восток, длинная тень машины маячила впереди, убегая от меня.

Вдали от деревень из глухого ельника следы поднялись к дороге и четко отпечатались при ее пересечении. Я снова остановил машину на обочине и наклонился, чтобы получше все рассмотреть. Собаки большим прыжком перескочили через канаву. Их лапы утопали в снегу сантиметров на двадцать. Никаких сомнений. Беглецы пробежали здесь. Они бродили по кайре.

Мое окно засижено мухами и покрыто следами паучьих лапок. Из него видно озеро, за которым лес, опять озеро, ручей, болото и лес. Лес. Здесь в любом направлении на земле лежит тяжелое лесное покрывало.

Бревенчатая хижина находится в конце длинной тропы, идущей от извилистой дорожной колеи. По словам моей женщины, это тропа для бега трусцой. Она ведет к петляющей дороге, покрытой гравием, которая приводит к другой проселочной дороге и в деревню, где уже есть асфальт. Никто не приходит сюда случайно или мимоходом. Мне следует находиться в безопасном месте, так сказал Пестун, ибо я в глазах хищников – уже безнадежный случай. Однако боюсь, что они, если получат хоть малейшую наводку, найдут меня немедленно. Вот почему иногда я задаюсь вопросом, не лучше ли разбить лагерь в лесу и ждать там. Но Пестун не сможет найти меня там никоим образом. Значит, надо, зажавшись, сидеть здесь.

Слышится царапанье. Кто-то снова хлопочет под нарами. Замираю, пристально вглядываясь в пол лачуги. Бледное расплывчатое пятно мелькает за ножкой нар. Показавшийся там зверек быстро пробегает через комнату в угол к печке. Крот или маленькое привидение, гадаю я, пока этот кто-то, остановившись, не приседает рядом с деревянным ящиком, подняв передние лапки в воздухе, как цирковая собачка.

Это невероятно крохотное существо, кажется, даже меньше лесного крота. Напоминает горностая, но нет черной кисточки на кончике хвоста, как после погружения в смоляной горшок. Это ласка, удивительно храбрая ласка, которая уже почти сменила коричневую летнюю шубку на белую. Она поднимает свою черную мордочку, глядит глазками-пуговичками, исчезает на мгновение за ящиком, внезапно появляясь из-под шкафа. Я смотрю на ее суетливые движения не шевелясь.

Мой сводный дед, любимый дедушка, называл их зимними джунгарскими хомячками. Я спросил, будут ли они летом летними, а дедушка рассмеялся. Он потрепал мои волосы своей большой ладонью и сказал: этакий глупыш. Он был совсем другой, не похожий ни на деда Ману, ни на первого мужа бабушки, деда Эетви. Если бы дедушка был жив и оказался рядом, он бы сразу же придумал какую-нибудь смешную историю и не пришлось бы ни минуты горевать ни о чем.