Босоногое (точнее, босолапое) гномоподобное существо в сером камзоле носилось среди посетителей, едва не сбивая тех с ног. Все тело морфа было покрыто короткой мягкой шерсткой с красивым зеленовато-сизым отливом – что-то между головой селезня и голубиной шеей. Заостренные ушки намекали на родство с эльфами, а глаза были такими большими, что художник аниме помер бы от восторга.

На почте трудилось, как я потом выяснила, большинство морфов: за счет необычного способа перемещения им удавалось доставлять посылки в считанные секунды. Кое-кто не отказывался от роли дворецкого или банковского служащего, бывали и те, кто соглашался стать официантом или посудомойкой… Но я почти уверена, что морфы-поварята плевали в суп, прежде чем подать его высокомерным магам.

При милой внешности был у лохматых существ один недостаток – наисквернейший характер, включавший вредность, злопамятность и лютую ненависть ко всем, кто вздумает их погладить.

Демонстрируя наплевательское отношение к посетителям, молодой морф-помощник с бесстыже громкими хлопками появлялся то в одном конце длинного коридора, то в другом, окутанный черным дымом и запахом серы. В руках у него то и дело появлялись разные коробки, свертки и бумажные конверты.

– Развел тут суету! – недовольно ворчал главный почтовик, выглядывая из-за высокого прилавка. Его шерсть была больше серой, чем зеленой, и клочьями лезла во все стороны. – Если торопиться жить, то можно встретить…

– Кого, дядя Бэнси? – нетерпеливо прошелестел молоденький морф.

– Старость, Филиппе.

Помощник картинно закатил глаза и придал лицу скучающее выражение. Он-то рассчитывал услышать страшилку про Бабая, Кощея или кем там в сказках пугают маленьких морфов.

Не то чтобы эти существа меня сильно ужаснули. При всей своей вредности они казались симпатичными созданиями… Но в обморок я все равно хлопнулась. Прямо в почтовом отделении. Видимо, для профилактики.

***

Были вещи, привыкнуть к которым не получилось за все шесть лет. Потомственные волшебники использовали магию к месту и не к месту. Отбери у них жезл – и станут они смотреть на тебя беспомощными глазами, не зная, как вскипятить чайник и зажечь плиту, не используя дар. Зачем вычесывать колтуны из волос заклинаниями, если существуют расчески? Или орошать лицо «освежающей струей» из палочки, если такая же вода течет из крана в уборной?

Но к теплу, льющемуся из руки в именной жезл, я привыкла сразу. Как будто палочка прилагалась ко мне при рождении, но затерялась в роддоме. Будь колдовство болезненным или противным процессом, я бы легче отказалась от неизвестного будущего. Но магия… Она все время разная, но приятнее на свете нет. То защекочет тебя до мурашек, то согреет пушистым котом, то взбодрит, словно крепкий кофе, то пьянящей волной растечется по венам…

Пока Валенвайд не рассказал про Сияющую материю, я не задумывалась об источнике волшебной силы. Колдовство всегда происходило само собой, без моих усилий. Палочка вытягивала магические нити из сплетения линий на ладони и концентрированным потоком выпускала в мир. От меня требовалось лишь зубрить формулы на мертвых языках и делать правильные росчерки, выпады и замахи.

Но прыщей у меня не было, а луковый суп я не любила, поэтому большинство заклинаний в «Эншантели» заучивала механически и складывала на дальнюю полочку в голове. Самым полезным умением, освоенным за годы в Париже, была варка идеального кофе. Вот без него я существовать не могла, а чужой, сделанный впопыхах, меня категорически не устраивал.

– Магия ко-о-о-офе, магия чу-у-у-вства… – напевала мама по утрам, повторяя песенку из дурацкой рекламы и танцуя вокруг плиты.