Поворачиваюсь к нему, не веря своим ушам, и окончательно теряюсь. Закрытые глаза, голова откинута на подголовник, как подтверждение того, что мне скорее всего послышалось, а Блад на самом деле ничего не говорил. Видимо после укола он практически сразу уснул. Или все же нет? Останавливаю машину, всматриваюсь – дышит спокойно, только скула дёргается каждый раз, как пробует пошевелить пальцами. Ему больно. Очень. Но показывать этого не хочет. И если бы не дергающаяся скула, я об этом даже не узнала и не догадалась. Хочет быть сильнее чем есть и не хочет, чтобы кто-то видел его таким. Пальцы тянутся прикоснуться. Хотя бы на мгновение. Чтобы забрать себе часть его боли, чтобы ему стало легче. Подушечки обжигает от горящей под ними кожи, а щека дергается сильнее. Костяшки сжатого кулака белеют от напряжения, но меня пугает не это. Я боюсь не его. Я боюсь себя, своих эмоций, своего тела, которое тянется к нему с каждой секундой все сильнее. Словно, пробившись на мгновение через окружающие Демона вихри, смогла прикоснуться к нему настоящему. Только какой он, настоящий, разобраться не могу. Мои пальцы баюкают его щеку, обжигаются о пухлые обветренные губы, а в легких сгорают последние капли кислорода. Все это время я не дышу. Боюсь того, что со мной случится, если вдохну хотя бы глоток воздуха. Двинувшись по подушке сиденья, прислоняюсь лбом к его виску и накрываю ладонью напряжённый кулак. В голове от запаха Демона путаются мысли, и я пьянею от таких острых и по-настоящему ярких до дрожи в коленках ощущений. Они впиваются в нервы, будоражат, толкают меня все дальше, уговаривают вдохнуть глубже. С осторожностью вдыхаю терпкий аромат до звёздочек перед глазами, обещая себе, что потом остановлюсь, но не могу им надышаться, тянусь к нему все ближе, пробую обжечься губами…

– Что ты делаешь?

Голос. Глухой. Звучит где-то глубоко, и внутри все сладко вибрирует в ответ.

– Что. Ты. Делаешь?

Все так же глухо, но уже требовательнее. Словно смотрит на происходящее со стороны и решил поинтересоваться, докопаться до причин.

– Не знаю.

Я на самом деле не знаю. Не хочу думать, не хочу сейчас впускать в свою голову эти мысли. Они обязательно начнут раскладывать все на атомы, закричат о правильности и о том, что можно, а что нельзя. Никогда. Ни при каких условиях. Только я хочу хоть раз попробовать сделать то, о чем возможно пожалею. Вдыхаю глубже, выдыхаю прислонившись лбом к его щеке. Перед глазами плывет и я закрываю их, открывая нараспашку душу. Чтобы он выморозил ее своим холодом, смял и выбросил без сожаления. Если захочет.

– Больно?

Спрашиваю одними губами, еле слышно. Он молчит, делая вид, что не услышал, а потом едва заметно кивает и, поддавшись, разжимает кулак, пропуская мои пальцы внутрь своих. Ощупываю подушечками грубые, шершавые бугорки на ладони. Настоящие, мужские. Улыбаюсь, вспоминая холеные пальцы Гордеева и липкие ощущения от их прикосновений. А сейчас – контраст и восторженное безумие, захлестывающее с головой. Расправляю его ладонь, вкладываю свою. Приятно. Голову туманит все сильнее, а на затылке кучкуются мурашки от одного лишь предвкушения, как его руки могут обнимать, не отпуская до тех пор пока он не выпьет меня своими губами до последней капли, а я не упаду. Пробую переплести пальцы. Не отталкивает, сжимает на секунду, которую хочется растянуть в вечность, и потом глухо спрашивает:

– Наигралась?

Одно единственное слово и ухмылка на лице. Отрезвляет так резко, будто он намотал мои волосы на кулак и со всей дури рванул вниз. Чтобы вернуть с небес на землю и там болезненно въесться своими ядовитыми шипами в каждую клеточку.