Я в жизни не видела такой лютой грозы!

И ветер… он все стонет и стонет.

Собака, словно взбесившись, подскакивает на лапы и начинает беспрерывно лаять, уставившись на дверь. А стены этой дурацкой сарайки словно сужаются и давят! И, как назло, под рукой ни одной захудалой свечки…

Я подскакиваю и хватаюсь за телефон. Включаю фонарик и осматриваюсь. Луч света в моих руках дрожит. Они трясутся. От холода или от страха, уже даже я не пойму! Пальцы, сжимающие металлический корпус, немеют. Где-то за спиной слышится новый треск.

Я вскрикиваю и оборачиваюсь. Свечу в дальний правый угол – там никого и стена на месте. Новый шорох в левом. Я снова охаю и направляю луч туда. Пусто. А за спиной все гав, да гав!

– Мам-м-мочки-и-и… – сиплю, растирая ладонями плечи. – Да хв-ватит! Арчи!

В голову приходит идея: а что, если забить на приличия и сигануть отсюда в сторону дома Румянцева? Кажется, даже его открытая терраса будет более надежным укрытием. Но уже только от одной мысли выйти в темноту ночи под лютый ливень и ураган становится тошно. Нет, идти куда-то сейчас – чистое самоубийство. А вдруг на улице, около сарайки кто-то есть? Маньяк с топором или медведь с когтями?

Я оседаю с фонариком на пол, подтягивая колени к груди и из последних сил сдерживаю горькие слезы паники и обиды. Неужели совсем безразлично?! Неужели совсем плевать этому бессердечному чурбану?! Я, конечно, любить меня не прошу, но хоть капельку сострадания-то проявить можно было! Вот скопычусь здесь от остановки сердца, и пусть потом Михаилу Руслановичу объясняет, что за неопознанный труп валяется в его инструментальной сарайке! Надеюсь, Мишаню потом по судам затаскают и из кабинета следователя выпускать не будут!

Над головой раздается новое трескучее: ты-ды-дыщ!

Я подпрыгиваю

Фонарик тухнет.

Телефон, зараза, сдыхает.

Пес поджимает уши и подползает ко мне.

И тут случается то, чего я боялась больше всего. С очередным порывом ветра, стены уж слишком живописно начинают трещать, а над головой…

Я перестаю дышать. Замираю, буквально каждой клеточкой тела и души. Медленно-медленно поднимаю взгляд в темноту и… взлетаю на ноги, срываясь с места с псом в обнимку, с визгом на всю округу:

– А-а-а-а-а!!! Спасите! Помогите! А-а-а-а!!!

Вылетаю под дождь ровно в тот момент, как крышу сарайки срывает. Напрочь! С грохотом и треском проносит по огороду, а меня хватают за талию чьи-то руки, вышибая из моих легких новый оглушительный крик.

Милена

От страха у меня сердце готово выпрыгнуть прямо из горла! Я ору во всю глотку! На всю округу! Беру ультразвуком! Колочу ногами и руками того, кто меня схватил за талию и удерживает на весу. Дергаюсь в попытке вырваться! Но за спиной прокатывается рокотом мужской голос:

– Да не ори ты, дура.

Я резко замолкаю, захлопнув рот.

Воспользовавшись моим замешательством, “похититель” перехватывает удобнее мою мокрую тушку, поднимая на руки. Я снова на автомате обнимаю его за шею. Перед глазами в темноте мелькает знакомая густая борода и хмурый взгляд. Дикарь! Вот это я идиотка! С губ срывается облегченный выдох. Нет, ну а кто же еще это мог быть, если не он?

Хотя… мало ли. Может, сам Румянцев вернулся.

Мишаня едва не бежит до дома. Резво переставляя ноги в резиновых сапогах по размытому огороду. Ни разу не поскользнувшись, залетает по ступенькам. Меня колошматит от холода так, что зубы стучат. Пес уже стоит на террасе, виляя хвостом, встречая нас приветственным “гав”.

Дикарь ставит меня на ноги и тянет за собой в дом.

Я упираюсь пятками в пол:

– Не-не-не. Я не пойду туда! – пытаюсь вырвать руку.