И хорошо, что удержался и не начал.

Спустя какую-то секунду я сам не знаю как оказался в наручниках и со стреноженными ногами. Пристёгнутые к «браслетам» и «манжетам» растяжки уродцы намотали себе на кулаки: такая прыть что-то да значила.

Приступ ксенофобии, вызванный плохо переносимой мною обидой, охватил меня. И даже не просто ксенофобии, а ксенофобии в квадрате, ибо пленившие меня были чужаками вдвойне: во-первых, чужаками как таковыми; во-вторых, чужаками из другой вселенной.

Я был один, врага я видел в каждом…

Первый контакт состоялся и, переступив через лужу собственной блевотины, которая была сейчас чем-то вроде акватории для утлого бумажного кораблика моей охромевающей судьбы, я, влекомый уродцами, с горящей от пощёчины щекой зашагал по коридору.

Почти уверенный в том, что пути назад не будет, тем не менее автоматически запоминал приметы и гадал-прикидывал, куда меня ведут. В академическую аудиторию? В мастерскую таксидермиста? В зоопарк? В анатомичку? В столовую? В научный центр? В тюрьму?

Чутьё подсказывало мне, что сооружение, внутри которого мы находимся, не эфирный, парящий в пространстве город, а опирающееся на твёрдую почву здание. Наше движение сопровождали характерные звуки – так царапают по асфальту когти больших птиц.

Мы остановились у раздвижных дверей с уплотнённым стыком. Один из конвоиров нажал кнопку, створки разъехались, и меня ввели в большую комнату.

Комната напоминала хирургический кабинет и одновременно обиталище безликих канцелярских крыс. Здесь преобладал серый цвет. Глаза механически отметили неуместную тут трибунку в виде пульта-пюпитра, два-три массивных стула и громадный стол, стеклянные шкафы вдоль стен и странный лежак, в плане напоминающий крест с непропорционально широкими отростками-перекладинами.

А недалеко от стола стояли четверо уродцев, удерживая стреноженного, как и я, но совершенно голого человека.

И в первое мгновение его нагота отвлекла меня, и только когда мой взгляд остановился на носившем печать безысходности и страдания лице человека, я испытал безотчётный ужас и медленно осознал, кто именно стоит передо мной.

Это был Разгребатель.

Мы не были знакомы с Разгребателем. Вряд ли он запомнил меня и Марко в лицо, когда проходил мимо нас в сортирный барак. Но неважно, узнал он меня, или нет. Важно, что мы были с ним земляками, притом земляками по большому счёту.

Парень жадно смотрел на меня. Разлепив сухие бледные губы, он попытался заговорить.

Комната мгновенно наполнилась громкими шумами, похожими на эфирные помехи – нечто вроде рёва глушилок пополам с пробивающимся сквозь него заунывным писком морзянки. Слова Разгребателя потонули в шуме. Я попробовал наобум ответить, надеясь переорать глушилки.

Без лишних разговоров уродцы разделились на две команды, и одна начала дубасить меня, а другая принялась зверски избивать Разгребателя.

Пока меня вели по коридорам, я немного восстановился и даже ухитрился войти в рабочий ритм, поэтому, даже не имея возможности отвечать на удары, большую часть их гасил и в общем-то не особенно страдал от побоев. Хотелось надеяться, что и мой земляк не забыл, чему его учили в спортивных залах Департамента.

Процедура нашего с Разгребателем избиения проходила под нескончаемый аккомпанемент странных радиошумов, делавших невозможным вербальное общение.

В самый разгар этой подлой игры в одни ворота к трибунке подошел их вожак, поднял лапу, и нелюди прекратили лупцевать нас. К вожаку приблизился и встал рядом с ним ещё один «начальничек». Оба чем-то неуловимо отличались от остальных уродцев.