– Ну вот!.. Следует использовать более действенные соединения. – сказал Дитфрид, слегка улыбнувшись.

– Это говори Уэнделлу. Он у нас за химию. – ответил Бруно и наполнил рюмки.

Они снова чокнулись и выпили.

– Можно ещё один вопрос?

– Валяй.

Дитфрид лёг спиной на кресло и обнаружил, что хочет курить. Очень сильно хочет курить, хотя прежде, даже не пробовал.

– …в чём смысл вашего наименования? – спросил он, потирая костяшки.

Бруно шумно выдохнул, улыбаясь так, словно этот вопрос он и хотел услышать.

– Девять кругов, – начал он, – это круги ада Данте. Кали Юга же, это последняя из четырёх эпох в индуистском временном цикле. – он остановился, протирая глаза, – Кали Юга характеризуется падением нравственности, если мы говорим об исконном значении. В контексте же нашего имени, падение нравственности тесно переплетается с адом Данте. Всеми девятью кругами. Можно сколько угодно искать здесь вездесущий библейский сюжет, даже в Кали Юге, но суть в следующем…

Бруно подался вперёд. Теперь, они с Дитфридом были как два оловянных солдатика, замерших друг напротив друга.

– Розеделц, – с горечью начал Бруно, – стал настоящим адом. Здесь перемешалось всё. С виду это обычный немецкий городок, вполне себе прогрессивный, не средневековая деревня… Только, фабрики и заводы здесь, прямиком из послевоенной ФРГ и, даже, времён правления Гитлера. С заброшками та же история. Все заброшенные здания здесь стали таковыми в период с семидесятых до середины девяностых. Убийства, наркоши, алкоголики, сношающиеся малолетки… заброшки стали их домом… Но ведь они есть везде, верно?.. И мёртвые здания, и почти мёртвые идиоты… Но здесь, они другие. Я не знаю… людям здесь абсолютно насрать друг на друга. Буквально!.. – он всплеснул руками, чудом не задев бутылку с пакетом, – Этого нельзя увидеть на главных улицах, там царит «Берлин» в своём лучшем виде… Но вот когда ты оказываешься от центра, километрах в десяти… индустриальная архитектура. Как во Франкфурте, девяносто лет назад, только без фабрик…

Дитфрид слушал. Слушал с интересом, позабыв об акценте лидера.

– …Ад в Розеделце был ещё с Бисмарка. Обострение же началось перед падением стены. Где-то, в восемьдесят седьмом. Я не знаю, как это объяснить, но город будто озверел. Стал новым организмом и… перестал быть городом для всех.

– В смысле? – с искренним интересом спросил Дитфрид.

– Я периодически покидал город, навещая родителей. Они живут в Риме. И когда я выезжал за пределы города, во мне… как будто бы появлялись силы. Я становился свежее и бодрее… и то же самое со мной случалось, когда я возвращался обратно. Чрезмерное пребывание за пределами и внутри, плохо на мне сказывалось, первое время… Потом я привыкал, спасибо водке… – он откашлялся, – Так вот, на счёт «города не для всех». – он тяжело вздохнул. – Ни один человек не знает о существование Розеделца, за пределами этого самого Розеделца.

Дитфрид застыл. Он уже было хотел задать очередной вопрос, но слова ушли в желудок вместе со слюной.

– Никто. Буквально. Родители спрашивали, где я живу, я называл им город и ни один из них не понимал, о каком именно городе идёт речь. Мой отец хорошо знал север и центр Германии, но про Розеделц услышал впервые, но ты подожди. – он уселся поудобнее, – Когда я садился в такси, уже будучи в Германии, я говорил таксисту город и он без проблем знал, куда надо ехать. Ему, мне не нужно было объяснять, где находится город. – он снова откашлялся. – …Поэтому мы и называемся так, как называемся.

Его лицо выражало удовлетворение. Дитфрид смотрел на него с тем же лицом, с каким на него год назад смотрел Матис.