Мне вдруг стало невыносимо стыдно, за то, что я посмела осудить эту испуганную женщину… Я опустила голову, заливаясь краской.

– Прости меня! Я не в праве так рассуждать… Расскажи, что же было дальше?

– А что дальше было… Пролежала так женщина два дня. Детки кушать хотели. Плакали. Но она будто и не слышала их вовсе. Вдруг входная дверь заскрипела, открылась и вошла бабка-соседка. Злая всегда она ходила. Косматая, как леший. Неприветливая. Слова доброго лишний раз не скажет. А тут увидела, как ребятишки холодные да голодные на полу сидят, засуетилась, сразу печку затопила, кашу варить поставила. Да женщину ту, толстой циновкой накрыла. Тепло стало в доме… Светло. От огня печного, от каши вкусной и от заботы людской. Села бабка рядом с женщиной и ласково ей так стала говорить: «Коли будешь думать, что ничем своим старшим деткам помочь не можешь, так с ума и сойдешь! Думай только о том, как самым близким своим помочь! Тем, кто от тебя на расстоянии вытянутой руки. Только сначала самой себе помоги… Война, она знаешь какая… Как же мы ее выиграем, как же от врага защитимся, если мы от самих себя защититься не можем?» Очнулась женщина от своих гнетущих мыслей, голову старушке на колени положила, глаза прикрыла да стала слушать…

Я тоже вся превратилась в слух и стояла неподалеку от косматой седой старухи, которая свою мудрость нам, юным да глупым, передавала…

– Говорила она: «Враг – он ведь прежде всего в голове у нас! Если мысли свои дурные не почистишь, автоматом их, как фашистов, безжалостно не расстреляешь, то и деткам твоим ведь не уцелеть! Они там сражаются, а мы здесь! Против страха своего, против паники… За себя. За детей. Да за родину! Себя надо прежде всего спасти! А потом уже обо всей стране думать…» Услышала это женщина, встала, слезы вытерла, платок заново повязала да волосы растрепавшиеся прибрала. Поблагодарила старушку от души и порядок в доме принялась наводить. Так день за днем всю войну и кружилась: постирает, сварит, приберет… Всегда улыбчивая да ладная! А коли, когда страх в душу закрадывался, так она его метлой да поварешкой выгоняла. А когда и песней звонкой. Потому как сначала надо себя спасти, а потом уже и всю страну спасать можно…

Знаешь, Писака, я всегда восхищалась, вами, людьми! Многие из вас очень достойные… И на войне. И в мирное время. А страху поддаваться не стоит. Надо трезво мыслить! И помогать тем, кто поддался этому страху. Не осуждать, не глумиться. А помогать. Как бабка та, старая да косматая. Она вовремя увидела чужой страх и верными словами его задавила. Как врага. Словом добрым, как танком по нему проехала! Вот, иногда, какая она… настоящая война. Без крови, пороха и боев. У нас в голове!

Моя Давняя Знакомая замолчала, давая мне время подумать… Я тоже молчала. Потом все же спросила:

– Скажи, а сыновья-то ее старшие и муж вернулись с войны? – В моем взгляде было столько надежды, что я невольно засмущалась.

– Сыновья все вернулись.

– Ты, наверное, просто не хочешь меня расстраивать?! Вот, и ответила так… – Я тихо улыбнулась.

– Писака, мы ведь знакомы уже не первый год. И ты знаешь, что я не никогда не стану врать… Даже из жалости. Тем более, из жалости!

– Спасибо тебе! И за прогулку, и за историю… Можно, я запишу её?

– Пиши! Я ведь для этого тебе её и рассказывала… Ладно, задержалась я с тобой! Пора мне! – Она махнула рукой и исчезла.

А я осталась одна на талой, мартовской тропинке, которая вела к моему дому… И думала о том, как бы поскорее сесть за ноутбук и написать новый рассказ…

Было раннее утро. Я сидела на кровати в «позе лотоса» и медитировала. Как умела… Уже больше месяца я ежедневно совершала эти нехитрые практики. Вот и сейчас, прислушиваясь к внутреннему голосу, я расслаблялась и настраивалась на грядущий день. Вдруг я ощутила присутствие в комнате кого-то постороннего. Хотя дверь точно не открывалась… Я поняла, кто это и стала ждать громкого, чуть хрипловатого оклика. Но его всё не было… До конца практики я так и не открыла глаза. Едва только всё закончилось, как я тут же услышала знакомый голос: