Что снилось Сергею, неизвестно, а вот Илье приснилась Татьяна: первое впечатление от знакомства – всегда самое яркое и запоминающееся. Его руки сами полезли в штаны, чтобы утихомирить разволновавшегося «младшего брата».

Когда он открыл глаза, то по правую руку увидел рядом с собой не Татьяну, а трогательно храпящего Сергея, укутанного вонючим, грязным тулупом. По левую сторону сопела какая-то молодая баба. Он даже не мог вспомнить, откуда она взялась. Рядом с ней в колючее сено была воткнута бутылка водки, насухо опорожненная, естественно, лежали заляпанный жирными пальцами стакан и какое-то подобие застывшей закуски на обосранной мухами тарелке.

Илья смачно выругался:

– …твою мать. Какое-то утро в сосновом бреду…

И тут он почему-то вспомнил двух своих женщин, о которых практически никому не рассказывал. Кроме автора этих строк, естественно.

Так вот, однажды Илья случайно познакомился с девушкой. Звали ее Виктория. Когда он узнал, кем она работает, ему стало дурно. Дело в том, что служила Вика в… морге одной из краевых больниц специалистом по предпохоронной подготовке умерших. Иными словами, одевала изуродованных вскрытиями покойников с грубыми швами на телесах, накладывала на их сине-желтые лица, подернутые трупными пятнами, грим, чтобы те в гробу смотрелись как живые. Мазала соответствующими благовониями другие части тела. Вставляла на место в не желавшем закрываться рту непослушные челюсти. Перевязывала руки на груди церковной лентой. А на ноги вздевала белые тапки с обрезанными задниками. И закрывала все это дело белым саваном, отправляя усопшего в последний путь. Так сказать, в вечность.

Когда она целовала Илью, обнимала и страстно отдавалась, ему казалось, что ее пальцы склизко и липко пахнут ладаном, как в известной песне Вертинского. И ему становилось не по себе.

Еще он припомнил, как однажды они во время ее дежурства пили спирт в холодной смотровой среди нескольких жмуриков. Те, покрытые с головой простынями, лежали на больших железных столах-каталках. Из-под белых простыней торчали их сине-мраморные ноги с номерами, привязанными к большим пальцам. Противно и холодно пахло гадостным эфиром.

– Не надо бояться покойников, надо бояться живых, – сказала тогда она.

Правда, лучше от этого Илье не стало. Даже спирт пошел не в то горло, и его вырвало чуть ли не наизнанку.

– Ничего, со временем это пройдет, – похлопала она его по спине. – Со мной поначалу так же было. Долго привыкала.

– Я восхищаюсь твоим мужеством, – единственное, что он мог тогда сказать.

«Понятно, что все профессии у нас в почете, но не до такой же степени, – брезгливо думал наш герой. – Брр. Стоило ли для этого оканчивать мединститут?»

Но, с другой стороны, успокаивал он себя, работа как работа. Человек ко всему привыкает, даже к тому, к чему привыкнуть, казалось бы, невозможно. Следователи полицейские и прокурорские тоже, например, чуть ли не каждый день убитых видят. А очерстветь можно на любой работе, даже на журналистской. Ну и деньги пахнут ладаном только в его богатом воображении.

Между тем сама Виктория не считала свою профессию какой-то из ряда вон. Жила она неплохо, деньги у нее водились всегда. Ездила на крутой тачке, стриглась у дорогих цирюльников, покупала шмотки в модных бутиках, меняла шубы через год.

С Викторией он расстался под каким-то выдуманным предлогом. Мысленно он посоветовал ей связать свою судьбу с каким-нибудь организатором похорон, директором кладбища или дизайнером эксклюзивных гробов. Что в конечном итоге она и сделала.

Была еще одна барышня. Этот случай был уже из разряда экзотики. Однажды после футбольного матча Илья зашел в летний бар, чтобы испить кружку пива по поводу победы его любимой команды над московским «Спартаком». За соседним столиком восседала группа молодых людей: парень и две девушки. Илья, к тому времени уже бывший слегка навеселе, от щедрот своих заказал им бутылку вина. Затем подсел к ним за столик. Разговорились. Потом парень с девушкой слиняли. Илья остался один на один с новой знакомой: как ее звали, он до сих пор не может вспомнить.