− Лучше закрой глаза, − предложил я, беря его за руку, − Присущие тебе чары могут непроизвольно закрыть проход: мозг ведь видит преграду, следовательно, создаёт её.

Он непонимающе взглянул мне в лицо.

− Некоторые смертные утверждают, что весь наш мир является лишь проекцией мозга, а его составляющие – плоды договора между всеми живыми существами, определяющими, как должно выглядеть то или иное, − говорил я, неумолимо ведя его прямиком в скалу. Судя по тому, что он начал вырывать руку, заболтать его у меня получалось плохо.

– Так вот, на самом деле на этом месте нет никакой скалы, а лишь разрозненная структура из кучи атомов и элементов, сквозь которые пройти не составляет никакого труда. Она, эта структура, также реагирует на импульсы нашего мозга – мысли, воспринимая их, как команду. Тут всё дело в пресловутом эффекте плацебо, или самогипнозе, если тебе так нравится. Глаза видят иллюзорную преграду, подают сигнал в мозг, и он командует элементам, которые собираются в эту самую преграду. Мы подходим и убеждаемся в её целостности, разбив нос.

Я уже подошёл к скальной стене вплотную, на самом деле, собираясь с силами для шага в неё. Как часто бывает в моменты напряжения, язык начал болтать без умолку.

− Если закрыть глаза, то мозг перестаёт получать картинку, следовательно, подтверждать её созданием каменной преграды не нужно.

− Стой! – в панике воскликнул Роннан, но опоздал по меньшей мере на мгновенье: я остановился, наполовину погружённый в скалу, не испытывая при этом ни малейшего неудобства.

− Закрой глаза! – повторил я и потянул его за собой. В какой-то момент он всё-таки вырвал руку. На несколько мгновений воцарилась полная темнота, которая сменилась тусклым светом факелов, закреплённых в стенах очень широкого туннеля, тянущегося, насколько хватало глаз.

− Люк! – раздался за спиной вопль, в котором звучала неприкрытая паника. Во всех сказках написано, что оборачиваться назад ни в коем случае нельзя, когда идёшь по делу… − Люциан!

Конечно, я обернулся. Верхняя часть его туловища торчала из породы, ноги остались в камне, сделавшись с ним одним целым.

− Вот же… Оберон, «отлюбивший» Титанию и половину человеческих королевств! – выругался я, за неимением других слов.

− Согласен! Но нам этот славный властитель древности никак не поможет!

− Чисто технически, помощь требуется только тебе, − заметил я. – Никто не просил открывать глаза и выпускать мою руку!

Даже в неверном свете факелов стало видно мертвенную бледность, покрывшую его обычно смуглые щёки.

− Б-без меня т-ты не сможешь д-достать Д-диадему Справедливости! – он начал заикаться от волнения, чего раньше не замечалось.

− Придумаю что-нибудь.

На самом деле, то, что я собирался сделать, могло расцениваться вопиющим нарушением всех правил этикета, грубым вторжением и вандализмом, но иного выхода просто не нашлось.

− Теперь-то хоть послушай меня! Закрой глаза и на счёт «три» задержи дыхание.

Он сглотнул и торопливо кивнул.

− Три! – сказал я, и выхватив Спин, быстро нацарапал рядом с пленённым Роннаном знак воды, пробормотав: «Quid erat lapis, aqua fiet. I’ll motum mihi in petra faciunt!»[3].

Каменная стена превратилась в водопад. Роннан вывалился прямо к моим ногам, мокрый до нитки, впрочем, как и я: водяная лавина обрушилась и, сметая всё на своём пути, покатилась по коридору. За нами зияла дыра величиной с дом, через которую светило закатное солнце, освещая прекрасный лесной пейзаж. Тролль, прошедший уже половину коридора, громогласно взревел и побежал обратно.

− Что вы наделали?! – рычал он, несясь в нашу сторону, как потерявший управление локомотив. – Вы разрушили двери в Подземную страну! Что теперь будет?