Череда старух. Не счесть их желтые лица. Теперь он понял – только ради этого понимания стоило жить – никто никогда не помирает совсем. Он чувствует их присутствие. Даже тех, с кем не был особенно близок. Ему, конечно, пора. Он устал от ненатуральной жизни, которая теперь окружает его со всех сторон. Эпизоды жизни ретроспективно отматываются куда-то в глубь прошлого. Он не до конца уверен, что эти фильмы точно воспроизводят все как было. Они возникают перед его глазами без напряжения, без его стараний. Куда денется эта фильмотека, когда его не будет? На какую полку, в какое хранилище? Кто кроме него может увидеть эту длинную киноповесть? Ответ очевиден – никто. Он единственный зритель. И без него фильма не будет. Надо успеть досмотреть.

Дэзи сомнамбулой передвигается перед ним. Ей скучно. Она поднимает из травы зеленое яблоко, вытирает о шорты, надкусывает, морщится и бросает. Жарко. Если бы не дед, думает она, не вылезала бы из пруда. Может, все-таки появятся пацаны, иногда такое случается и тогда бывает весело. Сегодня она уже бегала на пруд, но там не было ни души. Искупалась и вернулась домой.

Дэзи включает проигрыватель, танцует на веранде под «Тину-транс», изображая Дамиссу. Скоро ей это надоедает, она садится на крыльцо, подпирая голову руками. Дед наблюдает за ней через опущенные веки. Он чувствует, как не хватает ей друзей. Может он ей помочь? Может!

Оставаясь среди нас, ушедшие незримы. Они присутствуют во всех мгновениях ленты промотанной жизни. Они всегда рядом, они говорят с ним. Они настолько свободны, что не нуждаются в чьем-то одобрении или любви.

Через приоткрытые металлические ворота во двор осторожно ступает девочка. Она совсем худая, загорелая до коричневой копоти, ниже Дэзи, но выглядит старше ее. Здесь по соседству деревня, глухая и неухоженная, застывшая в прошлом веке. Девочка что-то ищет. Это дитя не привыкло маяться от безделья. Она оказалась здесь не потому, что ей нечего делать. В разгаре покос, и ей надо ворошить граблями скошенную траву – к вечеру деревенские мужики будут метать стог. Ее послали искать козу. Или, может быть, корову с сиреневыми пятнами на боках. На ней выцветшее ситцевое платьице. Ноги без обуви, посечены осокой. На голове две косички. Нос усеян веснушками. Она подходит к Дэзи. С удивлением смотрит на ровесницу, которая младше ее ровно на сто лет…

– Как тебя зовут? – говорит деревенская девочка.

Она говорит как-то по-стариковски, округло, протяжно, выговаривая каждый звук. Так сейчас не говорят. Дэзи чувствует что-то неладное в незнакомой девчонке, выпучив глаза и открыв рот, с удивлением смотрит на незнакомку.

– Ты откуда свалилась? Панкуешь? Клевое платьице!

Деревенская гостья рассматривает Дэзи. Ее полупрозрачный топик с блестками, розовые шортики, спущенные ниже копчика.

– Оттянемся! – кричит Дэзи, подскакивает к плееру, включает его и, не останавливаясь ни на секунду, скачет на веранде. Рядом с креслом, в котором дремлет дед. Она извивается змеей, трясет худым задом, дергает плечами, шортики сползают…

– Давай! – кричит Дэзи. – Самый втык!

Девчонка поворачивается и направляется к выходу.

– Эй, куда ты? – кричит Дэзи. – Валим купаться! Пока дедуля не помер!

Она спрыгивает с веранды, бежит за гостьей, нагоняет ее, хватает за руку и что-то быстро говорит, показывая на деда. Девочка в ситцевом платьице отшатывается, сердито что-то произносит и делает шаг к воротам.

– Ну и дура! – кричит Дэзи. – Дура деревенская! – Поднимает зеленое яблоко и швыряет вслед девчонке.

Дед открывает глаза, смотрит на пустые ворота. Ему приходит в голову мысль, что это его мать, такой она была сто лет назад. Деревенская девочка. Таня. Село Знаменка, Башмаковского района, Пензенской области. Шестьдесят шесть символов, вместе с пробелами и знаками препинания. Он снова закрывает глаза и бормочет: «Всему свое время, всему свое время. Возвращайся, милая, это кино не для тебя».