Милорд поднял голову и посмотрел на шефа с интересом.

Ночью они сидели на вершине огромной сопки, созерцая царь-реку.

Совсем не мёрзли в своих больничных пижамах – тепло было и безветренно. И очень тихо, лишь на самой границе слуха шуршали ленивые волны. Внизу, на длинной полосе плёса, просматривался весь посёлок, с такой высоты вовсе игрушечный – кучка домов, большей частью деревянных, еле освещённых несколькими фонарями. В отдалении мощные светильники по периметру больницы выявляли кирпичные, обнесённые высоким забором с «колючкой», корпуса.

Дальше была река. Неправдоподобно величавая и спокойная, в скудном свете она отблёскивала старым серебром, развернувшись широченной лентой, так, что противоположный берег с нависшими чёрными сопками, покрытыми дремучим лесом, выглядел нереальным, словно принадлежал иному миру. Безлунное небо, усеянное пульсирующими светляками звёзд, казалось отражением реки в зеркале вселенной, её трансцендентальным двойником.

– Это место древней силы, – говорил Ак Дервиш.

– Почему, батырь? – тихо спросил Руслан.

– На планете есть места, в которых сосредоточена природная энергия. Мы, христиане, не должны поклоняться им, но обязаны знать о сущностях, которые обитают там.

– Зачем?

– Потому что они влияют на мир и на нас, – ответил Дервиш, вглядываясь вдаль ясными глазами из-под седых кустистых бровей.

Руслан долго не мог понять, как он с первого взгляда не узнал в нём старика, с детства врезавшегося в его память. Потом решил, что Дервиш отвёл ему глаза – тот мог.

– На этом участке река течёт точно с запада на восток, и твой путь лежит туда же, – продолжал старик. – Сейчас мы прямо на пересечении широты Москвы и долготы Лхасы. Это значит, здесь – одно из средоточий Игры.

– Батырь, – вскинулся Руслан, – я думал, Игра идет в Центральной Азии…

– А это и есть центр Азии, – безмятежно отвечал Дервиш.

От него опять исходило ощущение нездешнего веселья, но сейчас оно не било могучей волной, а было спокойно и неявственно.

– Вернее, очень близко к нему, – продолжал он. – Отсюда на весь регион Игры расходятся силовые волны, превращающие его в кипящее человеческими страстями энергетическое море. Оттого, собственно, и идёт Игра, шла всегда, в разных формах. И лишь когда все умрут…

– …тогда только она закончится, – вздохнул Руслан.

Дервиш кивнул.

– Здесь ещё до нашей эры стоял посёлок людей, которые были древнейшим населением этого материка, чьи предки пришли, возможно, из самой Лемурии. Здесь сражались динлины, тюрки, китайцы и монголы. И, наконец, сюда пришли мы, русские.

– Я не русский, – заметил Руслан.

– Русский, – покачал головой Дервиш. – Или, если тебе больше нравится, евразиец. А сегодня дух Евразии воплотился в России, как до того воплощался в монгольской и тюркской империях.

– Ту гору, – продолжал он, помолчав, – что прямо напротив нас, кеты почитали священной и называли Дух-орёл. Неудивительно, что именно здесь тебя постигла шаманская болезнь.

– Вы уже говорили об этом, но я ничего не понял, – в голосе Руслана снова звучал вопрос.

Но ответа он не услышал. Как это не раз было в последнее время, без всякого предупреждения пришли голоса.

Он не осознавал, что произносит нелепые фразы вслух. Не осознавал вообще ничего. Теперь он знал, каково приходилось Розочке, и ощутил запоздалое раскаяние за тычки, которыми иной раз награждал его. Тем более что настойчиво вещавший в нём голос принадлежал именно убиенному поэту.