– Для вас, дураков, ящики, – хохотнул один из санитаров, ражий очкастый Борис.

– Блядь, я бы на них дерева не тратил, выкопал бы яму и всех зарыл. Живьем, – мрачно отозвался второй, сутулый и невысокий, отличающийся инфернальной злобой, за что имел среди больных красноречивое погоняло Гестапо.

– Ага, точно, – поддакнул Борис. – Нелюди же…

Руслан очень скоро понял, что гробовая мастерская работала тут не зря.

В больницу на окраине маленького поселка у огромной реки везли тех, кого нецелесообразно было держать в более цивильном стационаре Энска. Например, потому, что слишком много знали. Впрочем, таких опасались не очень: кто же «дуракам» поверит! Пусть они кому угодно поведают о пытках сульфо или электрошоком, или как особо непонятливым и упертым «санируют полость рта», терзая здоровый зуб до тех пор, пока сверло не врежется в пульпу. Или удаляют нерв без всякой анестезии. Или просто приказывают санитарам или «блатным» поучить паршивца. Те такие вещи делали охотно, а если паршивец при этом ненароком кидал ласты, то – невелика потеря. В истории болезни затюканный врач начертает: «Смерть от травм, полученных при падении с койки», а завхоз спишет ещё один гроб. Поговаривали, что подобное проделывали тут и по заказу любящих родственников или устному распоряжению какой-нибудь властной шишки.

Роза где-то опять завёл свою шарманку. «Сейчас люлей схлопочет», – меланхолически подумал Руслан, бесцельно вперив взор в расписанную аляповатой фреской стену: Лель и Купава на лоне природы. Щёки мифических персонажей были столь румяны, а глаза такие бешеные, словно они основательно перебрали циклодола. Что не удивительно: творение принадлежало кисти здешнего постояльца.

Прогноз Руслана сбылся почти сразу: Серый затащил дурака в туалет, откуда раздались смачные звуки ударов и тонкий вой, быстро оборвавшийся глухим стуком.

– Он что его, башкой о пол приложил что ли?.. – равнодушно вопросил пространство Джигит.

Никаким джигитом он не был – наркоман полугрузин, отхвативший жене мясным тесаком хороший кусок скальпа. Поскольку дама оправилась, Джигит сидел на обычной «принудке».

Руслан пожал плечами. Роза был чем-то вроде достопримечательности отделения, санитары относились к нему сносно, и если зверюга Серый его завалит, по головке того не погладят. Хоть и «блатной».

Ну да, «блатным» хорошо, и не всякий принудчик удостаивается этого почётного титула. Руслан, например, не «блатной». Да и Джигит тоже, хоть и пользуется у них определенным уважением. А Серый, сидевший сначала на малолетке, потом во взрослой зоне за убийство отчима – тот да. Руслан поежился, вспомнив двухметровую фигуру и широкое безжизненное лицо ещё совсем молодого парня. Он был очень жесток и тоже писал стихи. Но гораздо хуже, чем Роза.

«Да нет, не жив», – облегчённо одумал Руслан, увидев, как Роза, в синяках, со свежей ссадиной на голове с трудом выползает из сортира, пачкая пол кровью и фекалиями. В туалете вечно высился зловонный монблан, к которому прикладывали анусы почти все обитатели отделения. Изредка санитары ловили дежурного «дурака» и заставляли навести порядок, но уже через пару часов гнусная гора возвышалась вновь. Очевидно, это была подсознательная форма протеста.

– Ночью Серый Розочку трахнет, – Руслан не предполагал, а констатировал.

К педерастии у персонала отношение было двойственное. С одной стороны, за мужеложство положены были вязки и доза если не сульфо, то аминазина. С другой – уследить за многочисленными гомосексуальными актами в огромном отделении обычной ночной бригаде – врачу, медсестре и санитару, было никак невозможно. Конечно, если парочку застукают под одеялом в недвусмысленной позе, кто-то ляжет на вязки. Обычно, активный кавалер – в пассиве были в основном хроники, давно ушедшие в мир, откуда их уже не вытащить никакими наказаниями.