«Конечно».

«Почему вы назвали меня Кристоф-Рейнгольд?»

«В таких семьях, как ваши, сыновей принято называть в честь дедов», – Армфельт посмотрел куда-то в сторону, словно избегая его взгляда. – «А ваш дед был куда более примечательной личностью, чем вы полагаете».

«Каждый может сюда войти, не каждый сможет отсюда выйти», – всплыло у Кристофа в памяти. Теперь он понял – то было пророчество. Ему захотелось рассказать Армфельту о своих мыслях по поводу тогдашнего происшествия, о странной записке, но что-то его останавливало. Не то чтобы он не доверял своему собеседнику – напротив, впервые в жизни он чувствовал себя столь запросто с человеком заметно старше себя как по возрасту, так и по чину. Просто подумал, что еще не время для этого.

Он только ответил:

«Да. Я тоже так думаю. К сожалению, спросить больше не у кого», – он вздохнул.

«Но вы все в свое время узнаете», – улыбнулся Армфельт.

…Когда Кристоф вышел из этого дома, уже давно стемнело. Ночь была ясная, звезды высыпали над Петербургом. По пути к себе он долго глядел на невиданное в этом городе зрелище – на небосклон, чистый от низких тяжелых облаков и волокнистого тумана. Ливен даже пытался вспомнить названия созвездий, и некоторые из них даже признал. Только одно, вольным зигзагом раскинувшееся прямо над его головой, не сразу вспомнил. Вроде, какая-то Медведица, или Орион… Как бы оно не называлось, Кристоф решил, что его звезда располагается где-то среди этого зигзага. И она приведет его или к смерти, или к славе – кто знает?..

CR (1817)

Мое первое серьезное испытание войной началось ранней весной 1793-го. Я попрощался со всеми, с кем должен был. В основном, никому не было до конца понятно, – даже, наверное, моему принципалу Римскому-Корсакову, – зачем нам дали это поручение и что хотим им добиться. Конечно, я был не единственным младшим офицером, который отправлялся к австрийцам волонтерами; у того же Корсакова было еще четыре человека адъютантов. Кто-то из них состоял у него уже давно и был с генералом на куда более короткой ноге. Что касается меня, то мои полномочия оказывались довольно широки, и я должен действовать более-менее независимо от него.

Скажу здесь пару слов про Михаила Римского-Корсакова – он не относился к плеяде тех великих военачальников, которую нам подарила минувшая эпоха правления великой государыни. Он был не лишен способностей, но наделенным особым полководческим талантом я бы его не назвал (позже это сполна проявится во время трудного и славного Швейцарского похода, состоявшегося через 5—6 лет после описываемых мною событий). Да и случаев отличиться генералу предоставлялось не столь уж много. Своим назначением он был не слишком доволен, и относился к этому как к некоей «почетной ссылке» и результатам происков интриганов – ведь Корсаков ожидал, что ему дадут две дивизии в Литве, а отправили «к этим немцам попрошайничать», как он однажды сгоряча выразился.

…Когда фрегат «Св. Троица» медленно выходил из Кронштадтского порта, и бастионы скрывались в далекой дымке, я менее всего думал, что вернусь сюда совсем другим. Никто не лил по мне слез, воспринимая мою поездку как увеселительную, вроде эдакого Grand Tour, который обыкновенно предпринимают британские юноши перед вступлением в жизнь. Да и я, признаться честно, тоже не мог осознать все сложности и опасности, с которыми мне предстоит столкнуться. Мой юный возраст – а было мне всего 19 лет – помогал в том; я представлял себе разнообразные приключения, из которых выхожу героем и молодцом; громкие сражения, в которых я обретаю славу и совершаю дерзкие подвиги; триумфальный разгром якобинского сброда и вход в освобожденный Париж. Я впервые выезжал за пределы России далее, чем за 50 верст от границы, да еще к тому же первый раз путешествовал по морю. Погода была неспокойная, как всегда в это время года. Как, к счастью, оказалось, я не склонен к морской болезни, и, пока все пассажиры – сплошь люди сухопутные – лежали вповалку, пытался вникнуть, что бы меня ожидало, ежели бы я осуществил-таки свое давешнее желание записаться в Гвардейский экипаж.