«Форма против содержания. Цели и средство», – проговорил Новосильцев, которому, судя по его виду и поведению, было безразлично состояние, в котором пребывает его кузен. – «Помнится, ты ранее говорил, что, мол, неважно, отменит ли рабство государь именным указом или же это сделает некий Сенат, Синод, Конвент…»

При слове «Конвент» Строганов сильно поморщился и осел на кресло, приложив кончики пальцев к левому виску.

«Вам нехорошо?» – тихо спросил я его.

«Пустое… Зуб мудрости болит, отдает в голову, бывает», – раздраженно отмахнулся от меня Поль.

«Ежели твоя голова болит от таких элементарных вещей, то ли будет, когда мы начнем решать реальные проблемы», – усмешливо произнес Новосильцев. Он совершенно не казался пьяным. Голос его был ясным и твердым. Жесты – уверенными и размашистыми. Хоть ставь его на трибуну. Меня такие слова покоробили, я не выдержал и сказал прямо:

«Вы что, не видите, что ваш кузен не может вести с вами теперь отвлеченные беседы, в его состоянии?»

Новосильцев иронично воззрился на меня.

«Вам-то какая печаль, Христофор Андреевич?» – произнес он по-русски. – «Как погляжу, вы очень добрый. А сие нехорошо. Нам нынче нужны злые, как цепные псы или граф Аракчеев».

«Довольно», – твердо, хоть и почти шепотом, отвечал граф Строганов. – «Уходи. Проспись. И чтобы до утра я тебя не видел».

Новосильцев вальяжно встал с дивана и не спеша двинулся к двери. Прежде чем выйти из кабинета, он проговорил:

«А коли, братец, зуб у тебя болит, так значит, надо его поскорее вырвать. Очень странно, что с этим ты тянешь, а с реформами – нет».

Мне сделалось крайне неудобно быть свидетелем семейной ссоры.

«Не обращайте на него внимания», – произнес Строганов слабо. – «В последнем он прав… Я ужасно боюсь этих клещей и кровищи, хлещущей изо рта, можете себе представить».

Я, лишившийся к тому времени уже пяти зубов, отлично его понимал. Металлическое лязганье зубоврачебных инструментов заставляет кровь холодеть в жилах, и уже кажется, что не так-то сильна была боль, – она в ту минуту делается весьма умеренной, а то и вовсе пропадает. Недаром насильственное удаление зубов – один из видов пыток.

«Не надо здоровые зубы рвать, они вам еще пригодятся», – тихо отвечал я. – «Голова у вас раскалывается не от них».

«А вы, что, имеете степень доктора медицины?» – слабо усмехнулся он. – «Так быстро выявили… Впрочем, возможно, вы правы. Это уже четыре года как продолжается…»

«Дайте руку», – деловито проговорил я.

«Но у меня нет жара», – удивленно произнес Поль.

«Я не собираюсь считать ваш пульс», – сказал я.

«А зачем же…?»

«Попробую убрать ваше болезненное состояние».

Строганов не стал подавать мне свою руку – напротив, прижал ее к себе плотнее. В голубых глазах его вместо боли отразилось недоумение.

«Вы практикуете животный магнетизм? Надо же…», – еле слышно ответил он. – «Никогда бы про вас не подумал».

«До вас просто не доходили определенные слухи обо мне», – усмехнулся я. – «Но я никогда не учился сему ремеслу. Оно как-то помогает… не знаю уж, как. Не уверен, что получится, кстати. Но попробовать стоит».

«Раз так, давайте попробуем. Все равно мне терять нечего», – Поль протянул мне левую руку. Я переплел его пальцы со своими, и закрыл глаза, считывая все то, что происходило в его теле ранее. Перед глазами проносились золотистые звезды, моментально взрываясь, прежде чем я смог обратить внимание. Мое тело постепенно наполнялось водой, тяжелой и горячей, как расплавленный свинец. Я разжал пальцы Поля после того, как эта влага подступила к горлу, дошла до моей многострадальной верхушки левого легкого… Продержись я чуть дольше, получил бы очередное обострение, как пить дать.