– Вы, небось, тоже считали, что я всё время глупости предлагал?, – с неожиданной злобой в голосе произнес Павел.

– Никак нет, Ваше Величество, – поспешил вставить Кристоф, но государь не сильно вслушивался в его слова.

– Вот так вот, все либо смеялись, либо жалели, а сами-то упустили и развели под носом жакобинский цветник, – продолжал Павел. – Меня нынче все, надо думать, поносят за то, что диктую свою волю в мелочах.

– Не поносят, Ваше Величество, – снова возразил барон.

– Не врите, – отмахнулся Павел. – Уж я-то знаю. А я вам скажу – вовсе это и не мелочи. Если на них рукой махнуть, так разведут помойку… Еще про Пруссию, мол, вспоминают. Мол, русских в пруссаков превращаю. Так у Фридриха не было революции. Никакой! Это все французские нравы. Сами посеяли, вот и пожинают…

Он остановился перед портретом великого властителя, столь почитаемого его отцом.

– И глупости это, что я Россию в Пруссию превращаю. Я учусь у тамошнего покойного короля. И империя должна учиться вместе со мной. Вы готовы?

– К чему, Ваше Величество? – у Кристофа до сих пор кружилась голова от внезапности награждения.

– Как к чему? К новому веку!

– Так точно, – только и смог вымолвить барон. Он плохо представлял, что ему скажут дальше.

– Я хочу, чтобы вы мне докладывали по военным делам, – продолжал Павел Петрович, отойдя немного в сторону. – На плац-парадах можете не присутствовать без моего на то особого распоряжения, но при мне находитесь неотлучно. А вы что, до сих пор подполковник?

Кристоф подтвердил и этот факт.

– За повышением дело не станет. Впрочем… – взгляд императора вновь сосредоточился на нем. – Вы же начинали адъютантом Потемкина?

– Никак нет, Ваше Величество, – барон словно почувствовал, как пальцы государя отцепляют от него вышеуказанную награду, а следующим повелением его отправляют куда-нибудь в Саратов.

– Мой брат был его адъютантом, – продолжил Кристоф, чувствуя, как кровь отливает от лица. – У вас много братьев. Какой из них? Старший? Который герой Праги? Ничего, – проговорил с неожиданной легкостью в голосе Павел Петрович. – Он же не по своей воле тогда… Этого надо повысить, пусть командует преображенцами.

«Mein Gott im Himmel», – прошептал про себя барон. За окном бушевал дождь, ветер выламывал деревья парка, и он чувствовал себя под стать погоде.

– Так вот, – продолжал император. – Революции отчего случаются? Государи пренебрегают мелочами, а вслед за ними – и подданные, и все катится насмарку. На малых сих тоже никакого внимания, а они-то все и начинают… Артуа никогда не добьется престола, говорите? Охотно верю. Тут к нам его брат жалует, надо бы вам его встретить… Митавский замок не больно ли скромен для них?

– Скорее, напротив, более чем роскошен, – отвечал барон. Император только рассмеялся. Кристоф понял, что ему отдали приказ, и только поклонился. Павел продолжил говорить, как он лично презирает Бурбонов, но без легитимности никак, что все-таки он надеется на красивый (так было сказано) исход дела и экспедиционный корпус все-таки пошлет. При последних словах он так посматривал на своего юного флигель-адъютанта, что тот грешным делом вообразил, будто во главе этой армии поставят именно его.

Между тем, дождь прекратился, на что император немедленно обратил внимание, прервав самого себя на полуслове.

– Вот видите, – обернулся он к Кристофу. – Вы не соврали. Откуда узнали, что дождь закончится?

– Догадался, Ваше Величество.

– Так вы умелец угадывать? Такие мне и надобны, – Павел положил руку барону на плечо, невольно задев раненное место, которое у того нынче ныло, как часто бывало в непогоду. Кристоф постарался, чтобы выражение его лица не выдало болезненных ощущений.