– Да. Но декан Сэндоу захочет знать….

Маска Тернера соскользнула, внезапно продемонстрировав его усталость и гневную реакцию на ее назойливость.

– Она городская, Стерн. Отъебитесь.

Она городская. Не студентка. Не связана с обществами. Забудь об этом.

– Ага, – сказала Алекс. – Ну ладно.

Тернер улыбнулся, и на щеках у него показались ямочки. Улыбка была мальчишеской, довольной, почти искренней.

– Ну вот видите.

Он отвернулся от нее и не спеша пошел назад к своим людям.

Алекс подняла глаза на серый готический собор Пейна Уитни. Он был не похож на спорткомплекс, но здесь ничто не выглядело тем, чем являлось. Вы же этого хотите, разве нет?

Детектив Авель Тернер понимал ее лучше, чем ее когда-либо понимал Дарлингтон.

Хорошо. Лучше. Лучшее. Вот путь, который приводит сюда. Чего не понимал Дарлингтон и, скорее всего, все остальные усердные, прилежные детишки, так это того, что Алекс хватило бы куда более скромного будущего, чем Йель. Дарлингтон постоянно стремился к идеалу, к чему-то выдающемуся. Он не знал, какой драгоценной может быть нормальная жизнь, как тяжко оставаться в норме. Ты начинаешь спать до полудня, прогуливаешь один урок, один день школы, теряешь одну работу, потом другую, забываешь, как ведут себя нормальные люди. Забываешь язык обычной жизни. А потом, поневоле, попадаешь в страну, откуда нет возврата. Ты живешь в государстве, где земля словно всегда выскальзывает у тебя из-под ног, и тебе не вернуться на твердую почву.

И неважно, что на глазах Алекс делегаты «Черепа и костей» предсказывали товарные сделки с помощью внутренностей Майкла Рейса или что она однажды видела, как капитан команды по лакроссу превратился в мышь-полёвку (он запищал, а потом – она готова была поклясться – затряс крошечным розовым кулачком). Для Алекс «Лета» была дорогой назад к норме. Она не нуждалась в том, чтобы быть исключительной. Она даже не нуждалась в том, чтобы быть хорошей. Достаточно было быть приемлемой. Тернер разрешил. Иди домой. Иди спать. Прими душ. Вернись к настоящим делам – попытайся справиться с учебой и закончить первый курс. В первом семестре оценки Алекс были настолько плохими, что ей дали академический испытательный срок.

Она городская.

Только вот общества обожают задействовать городских девочек и мальчиков в своих экспериментах. Потому-то и существует «Лета». По крайней мере во многом поэтому. И сама Алекс большую часть жизни была городской.

Она окинула взглядом фургон коронера, припаркованный частично на тротуаре. Тернер по-прежнему стоял к ней спиной.

Когда люди не хотят, чтобы их заметили, притворяться беззаботными – ошибка. Вместо этого она решительно пошла к фургону, делая вид, что спешит в общагу. В конце концов, было поздно. Обойдя машину, она быстро посмотрела в сторону Тернера и заглянула в широко раскрытые двери фургона. Коронер в форме повернулся к ней.

– Привет, – сказала она.

Он настороженно застыл, чуть пригнувшись и загораживая ей обзор. Алекс подняла одну из двух золотых монет, которые хранила в подкладке пальто:

– Ты уронил.

При виде блеска он машинально потянулся за монетой – отчасти из вежливости, отчасти по привычке. Когда тебе что-то дарят, подарок нужно принять. А еще дело было в рефлексе сороки: его манил блестящий предмет. Она почувствовала себя сказочным троллем.

– Я не думаю… – начал он.

Но как только пальцы коронера сомкнулись на монете, его лицо обмякло. Принуждение возобладало.

– Покажи мне тело, – сказала Алекс, наполовину ожидая, что он откажет.

Она уже видела, как Дарлингтон показывал монету охраннику, но сама ни разу не пользовалась монетой принуждения.