Двадцать седьмого сентября в казарму зашёл начальник вещевой службы и тихо сказал дежурному по роте:

– Передай ротному, чтобы курсанты шли переодеваться! – кто-то лёжа громко спросил:

– Товарищ майор, а во что, в гражданское что ли? – майор обернулся и громко сказал:

– Почему в гражданское? В военное! Позвонил начальник училища, сейчас он садится в поезд и везёт приказ Министра обороны о присвоении вам воинских званий! Завтра утром построение в десять часов для зачитки приказа Министра обороны и вручения вам офицерских пагон и дипломов, и предписаний для направления вас в войска! – все, кто был в казарме молча вскочили с коек, подбежали к майору и под крики ура начали подбрасывать под потолок его грузное тело. Переворачиваясь в воздухе, он кряхтел и говорил:

– Ребята если вы меня упустите, то я рассыплюсь! – почти до утра мы переодевались. Утром пошли уже в офицерской форме, а в десять часов, неузнаваемые, преобразившиеся в парадной форме стояли в строю. Василий Васильевич меня инструктировал, говоря:

– Борис, когда начальник училища тебе протянет руку, не забудь, что она у него раненая и Бога упаси, не жми, ты понял?

– Понял! – сказал я. Но, когда мне начальник училища вручал пагоны, диплом, предписание и поздравил меня с окончанием училища, протянул мне свою руку, я, забыв за все наставления, от души пожал руку генералу, спохватился, когда увидел его побледневшее лицо, то у меня от этого чуть не померк свет в глазах, я вспомнил наставление взводного и все понял. А вечером был торжественный ужин и балл, а утром мы все уже разъезжались по домам и далее по частям, распрощавшись со многими на всю жизнь.

У меня в предписании прибыть шестого октября в распоряжение начальника Управления кадров группы Советских Войск в Германии город Вьюнсдорф. Прибыв на свою станцию Раздельное, загруженный приданным выданным в училище у меня насчитывалось три здоровенных рюкзака, в которых было два одеяла летнее и зимнее, два комплекта постельного белья и даже перьевая подушка, две шанели повседневной и парадной, сапоги яловые и хромовые, ботинки, четыре комплекта обмундирования, которые составляли: полевое ХБ, полевое ПШ, повседневное для строя выходное и парадное обмундирование. Кроме того, полевая сумка, портупея и парадный ремень. Всё это составляло большой объём и солидный вес, разместившийся в трёх больших рюкзаках.

Узнав по телефону нет ли машин с Марьяновки в РТС, их там не оказалось и сегодня сюда их приезд не планировался. Отнес свои вещички к Любе Картавой в привокзальный ресторан, пошёл искать транспорт, идущий в Марьяновку. Но такого не наблюдалось. Люба посоветовала мне позвонить в Марьяновскую МТС, и отец приедет. Но мне хотелось прибыть неожиданно. В это время в ресторан вошел какой-то дядька и сел за столик. Увидев его, Люба толканула меня в бок и сказала:

– Это наш единственный в Раздельной таксист частник, подойди к нему, он тебя отвезёт! – я подошёл к нему, поздоровался, пожелал приятного аппетита и спросил:

– Не отвезете ли вы меня в Марьяновку? – он утвердительно кивнул головой и сказал:

– Это будет дорого, за каждый километр рубль! – я согласился. Мы с ним забрали мои вещи и пошли к машине. Это был трофейный Хорьх с откинутым кожаном верхом, на котором, когда-то видимо ездили высокие чины Вермахта. Не смотря на свой, весьма почтенный возраст автомобиль выглядел презентабельно, благодаря уходу за ним хозяина. Мы загрузили вещи, я уселся рядом с водителем, и мы поехали по разухабистой Раздельнянской дороге. Несмотря на ухабы, рытвины и колеи амортизация машины работала безукоризненно, и за полчаса мы добрались до родительского дома. Заехали во двор, во дворе мать привязывала коз. Увидев заехавшую машину, она удивленно повернулась в нашу сторону, потом увидела меня в офицерской форме, всплеснула руками и села возле козы, глядя на меня причитала: