– Целься!

Он избавит её от страданий. Она должна освободиться. Под тонкой кожей век защипало от подступивших слёз, и это ускользало из-под его контроля. Конмаэл прицелился сквозь пелену. Нет, так не пойдёт, он должен выполнить эту работу хорошо. Он часто заморгал, пытаясь разогнать туман, и прицелился ещё раз.

– Огонь!

Глаза женщины были уже закрыты, по щекам катились слёзы, но она улыбалась. Неужто она стремится туда, куда он вынужден её отправить, неужели ждёт этого?

Конмаэл с готовностью выстрелил. На этот раз он не промахнулся – всё произошло быстро.

Он вытер лицо ладонью.

Потом ему дали три патрона и привели сразу троих заключённых. Все – крепкие мужчины, похожие друг на друга, как братья. Все в ссадинах и синяках, они были скованы по рукам и ногам одной цепью. А ещё они были злы. Конмаэл видел это по их глазам – они горели ненавистью, жадно требуя расправы. Один из мужчин оскалился.

– Целься! Огонь!

Конмаэл выстрелил в среднего – тот упал навзничь.

– Будь ты проклят, мерзкий падальщик! – закричал стоявший слева и рванулся в сторону Конмаэла. Рекрут испугался, но быстро перезарядил винтовку. Прицелился, выстрелил и попал заключённому в грудь – тот упал, но остался жив. Тем временем третий приговорённый тоже кинулся на стрелка, но неуклюже пошатнулся, сдерживаемый тяжестью павших товарищей. Майор Таубе, солдаты и конвой стояли, не шевелясь. Конмаэл быстро зарядил третий патрон и нажал на спусковой крючок. В наступившей тишине звучали глухие хрипы второго казнённого, который был ещё жив. Изо рта у него пошла кровавая пена, он задыхался и вздрагивал.

– Дайте ещё патрон. – Конмаэл удивился тому, как твёрдо прозвучал его голос, хотя внутри всё клокотало и подпрыгивало.

Сержант посмотрел на Таубе, тот кивнул.

Конмаэл, не колеблясь, оборвал мучения раненого, и тот затих, устремив потухший взгляд в серое небо. На этот раз воображение не нарисовало Форальбергу никаких отходящих душ.

Оставалось ещё двое заключённых.

Ими оказались мужчины – слишком полные, чтобы быть солдатами, слишком запуганные, чтобы сказать что-то внятное.

Конмаэл уложил их двумя быстрыми и точными выстрелами. Он видел их страх и небрежно избавил их от этой непосильной ноши.

Когда работа была сделана, майор подошёл к Конмаэлу и забрал у него винтовку.

Ничего не говоря, он собственноручно снял с него кандалы, потом достал из кармана дневник Форальберга, так же молча отдал ему и удалился.

Когда Конмаэл вернулся в казармы, солдаты из его отряда смотрели на него с осторожной заинтересованностью. Они не мыслили увидеть его ни свободным, ни даже живым.

Он молча прошёл к своей койке, убрал дневник под матрас, лёг и стал смотреть вверх. Он ощущал на себе любопытные взгляды, но ему было всё равно.

– Что с тобой было, Форальберг?

Конмаэл повернул голову в сторону вопрошавшего и обвёл взглядом остальных, собравшихся у его койки.

– Мы не думали увидеть тебя снова, – подал голос другой солдат.

– Но увидели.

– Что Таубе сделал с тобой?

– Тебя пытали?

– Ты видел пленных?

– Зачем ты так поступил?

– Как там, в тюрьме?

Конмаэл растерянно смотрел на загалдевших солдат. На половину вопросов он не знал ответов, на другую половину отвечать не хотел.

– Сделал, потому что сделал. – Он нахмурился и отвернулся, давая понять, что не желает расспросов.

– А я считаю, что ты слабак, – издевательски ухмыльнулся тонкий долговязый рекрут.

– Считай.

– Ты что, не понял, Форальберг? Ты слабак. Или, может быть, ты хочешь служить в другой армии, по ту сторону фронта?

Конмаэл повернул голову и посмотрел ему в глаза. Помолчал, обдумывая что-то, но не проронив ни слова опять отвернулся.