Осмотрев дом, я заметил, что его хозяева приверженцы давних традиций – интерьер словно из прошлого века, но все вещи как новые, просто по своему историческому происхождению древние. В центре круглой гостиной стояла нелепая труба, облепленная глиной, с небольшой нишей и маленькой чугунной дверцей – по-видимому, это печка. У окон стояли лавочки, на которых в больших горшках росли сочные растения, полные жизни и превосходства. Из этой гостиной была одна дверь, собственно, через которую мы зашли, потом побольше, и две небольшие, в мой рост; вряд ли Харви спокойно проходил, не задевая головой проём. За одной из маленьких дверей слышался уже знакомый храп.

– Позвольте воспользоваться Вашим телефоном? – меня перестало удивлять, что эти люди общаются со мной, как со старым знакомым, поэтому я решил воспользоваться их учтивостью. Возможно, по старческому маразму они приняли меня за кого-то другого.

– Конечно, я бы с радостью, дорогой, но в городе после прошлой бури нарушена связь. Ты кому хотел позвонить? – Моника завершала приготовление к трапезе, и последним штрихом поставила большую керамическую кастрюлю, разрисованную пузатыми поварятами с позолоченными подносами и закрученными усами, в белоснежных колпаках и красных фартучках. Словно танцуя, они повернули свои чётко прорисованные лица и дружно мне подмигнули. Я, не переводя с них взгляда, продолжил отстранённо спрашивать.

– Связь пропала? А телеграф, интернет, почтовое отделение? Я хочу связаться с женой, дочкой.

– Почта закрылась в прошлом году, или столетии, так давно это было. Жене, говоришь… – довольная собой старушка жестами приглашала к столу. Совершенно неожиданно распахнулась дверь одной из комнат и довольный Харви, потирая руки и расправляя неуместную бабочку на рубашке, прошёл к столу.

– Кевин, будь добр, дружок, оставь дела до окончания обеда. Я чертовки голоден, да и Моника старалась. Потом, все разговоры потом, присаживайся, – от прошлого образа Харви не осталось и следа. Мужчина совсем не выглядел пьяным и грубым, напротив – сама учтивость.

Сказать, что я удивился таким метаморфозам – ничего не сказать, хотя уверенности в их психическом нездоровье прибавилось. Но играть по их правилам – значит спастись.

Обед действительно оказался на славу, да и надо признать, к месту. После такого хотелось закурить, как в те времена, когда ещё не знал о диагнозе, и тратил пачку в день, не жалея свои лёгкие. Но потом Тильда строго-настрого запретила, хотя я курил тайком. А иногда и не скрывал, как тогда в Швейцарии. Тогда и она закурила, долго откашливаясь и удивляясь, как это можно делать с таким воодушевлённым лицом как у меня.

Харви словно прочёл мои мысли, и, достав из кармана пачку самокруток (что не было принципиально в данной ситуации), протянул мне вместе с коробкой спичек.

– Кевин, останься у нас. Связь действительно нарушена, вылеты отменены. Сам понимаешь, кроме как по воздуху не доберёшься. Дороги в центр затоплены. Оставайся, права Моника, – довольный и сытый, мой новый знакомый подмигнул своей жене, – Завтра попробуем связаться с твоими родными.

– Харви, а где я сейчас, в какой стране? – понимая, как абсурдно звучит мой вопрос, всё же рискнул.

– Правда достойный табак? Я покупал в лавке у Франка. Он пропитывает его душицей. Тебе понравился?

– Вы не ответили, – я всеми силами старался удерживать спокойствие, придавая покидавшим мой рот звукам благозвучные интонации. Знал откуда-то, что с психами нужно спокойно, нежно, как с детьми разговаривать.

– Вот смешной, – Харви пересел в просторное мягкое кресло и улыбался, вытянув ноги, как довольный кот на большую жареную курицу, – в своей ты стране, не переживай. Всё хорошо. Подумаешь, ливень – с кем не бывает! Сегодня нет дорог, завтра есть, да уже не нужны, – он закрыл глаза, не переставая пускать маленькие колечки душистого дыма.