– Кто-нибудь да будет знать… А! Зачем я вам это рассказал! – махнул рукой Вадим.

– Не кипятитесь, – сказала доктор, чем ещё больше его взбесила. – Получается, тогда, в семь лет вы начали коллекционировать незначительные детали жизни и систематизировать свою память?

– М-м-м, можно и так сказать.

– Считаете ли вы, что ваша память прочнее памяти других людей?

– Да, я часто замечал, как люди забывают не только мелочи, но и важные вещи. Например, недавно мы с товарищем ездили по делам в Тверь. Он забыл с какого вокзала мы отправляемся, но я хорошо запомнил, что с Ленинградского, потому что на сайте была контекстная реклама отелей в Питере, и я хотел запомнить шрифт, которым было написано название одного из них.

– Тип шрифта мог понадобиться тому же человеку, который спросит у вас о цвете ошейника мопса, встретившегося у зоопарка?

– Да вы меня за психа держите, – Вадим хрустнул костяшками, – я не говорю, что есть какой-то конкретный человек, который следит за моей жизнью. Я просто предполагаю, что даже самая маленькая деталь может пригодиться. Скажем, тренирую память, как Шерлок Холмс.

– Простую тренировку памяти вы бы не назвали самой странной вещью о себе. И что же там был за шрифт?

– Авторский, я его в интернете не нашёл. На том отеле характерно писалась буква «д». Как будто наполовину прописью, а наполовину – как печатная.

– Считаете ли вы, что перфекционизм в выкладывании бритвенных принадлежностей или кредиток – следствие вашего параноидального желания систематизировать всё вокруг?

– Параноидального? – возмутился Вадим и снова встал, чтобы уйти. – И нет у меня кредиток! Я говорил про обычные дебетовые карты!

– Всё понятно, – улыбнулась Ирина, а парень закатил глаза. – Следующий сеанс пройдёт по этому адресу.

Доктор протянула неровно вырванный кусочек листа из блокнота, а Вадим не сразу, но принял его. Написанное от руки название улицы ни о чём ему не говорило.

– До скорого, – успела сказать доктор Попова, прежде чем Вадим захлопнул за собой дверь.

Выйдя на улицу, он сразу набрал матери. Вместо приветствия он услышал встревоженные крики чаек и вспомнил, что родители сейчас в Кучугурах у родственников.

– Здравствуй, дорогой! – раздался радостный голос. – Как ты? Как погода в столице?

– Нормально всё, – ответил Вадим, быстрым шагом направляясь к метро. – Мам, я был у твоего психа. Зачем ты меня к ней послала?

– Ох, Вадик, ты молодец, что сходил! Твои нервы давно пора лечить! А доктор Попова…

– Доктор Попова, доктор Попова! – почти кричал парень. – Она какая-то ненормальная с совершенно непрофессиональным подходом!

– У неё уникальная методика, сынок.

– Да в чём? – искренне взмахнул длинной рукой Вадим и больно ударился о столб.

– Послушай, – нарочито тихо сказала мать. – Ты помнишь день, когда мы смотрели по телевизору, как сносят заброшенную телебашню в Екатеринбурге?

Вадим опешил от неуместности вопроса. Но он помнил, как год назад прямо перед отъездом родителей они сидели перед телевизором в его новой съёмной квартире, и смотрели на яркий экран, пока электрик в коридоре чинил перегоревшую проводку.

– Да, – ответил Вадим. – А при чём здесь она?

– Тебе кажется, что ни при чём, а я родилась не в Ессентуках, как ты или твой отец, а в Екатеринбурге. Башню строили, когда я заканчивала медицинский и была полна надежд. Мы с друзьями ходили раз в неделю на стройплощадку и смотрели как день за днём она росла. Мы обещали друг другу, что, когда она – самая высокая телебашня в мире – будет построена, я уеду по обмену в США, моя сестра – эмигрирует в Израиль, наш общий друг – переедет в Москву, а наш старший товарищ – защитит докторскую в екатеринбургской альма-матер. Эх…