Беспокоило меня то, что Отче, лик свой от меня убрал. Сколько бы я не молился, как не старался бы впасть в транс медитациями – не сходило на меня светлое чувство единения с Ним.

Слова, прежде наполнявшие душу мою радостью и уверенностью в правом пути, сейчас мёртвыми звуками отрывались от моих губ, колебля только воздух каюты, но никак не душу.

Мёртвыми – точно такими же, как те мелкие демонята, растёртые в кашу грубым сапогом космодесанта. Стоило мне только начать молитву, или, закрыв глаза начать вход в благостный транс медитации, обещавший, и прежде даровавший минуты единения с Ним, как передо мной, словно наяву, всплывали треугольные головки с чёрными, блестящими невинным озорством, глазёнками. Исчадия тьмы, весело пища и разевая беззубые рты, тянулись розовыми носами к моей ладони и, найдя её, ласково тёрлись, выпрашивая ласку и угощение.

Они искали любви… Но находили лишь смерть, падавшую на их детские тела рубчатой подошвой сапога.

На исходе второго дня, я, осознав безуспешность своих попыток единения с Ним, вытребовал себе прогулку. Не могу сказать, что эта идея пришлась моим конвоирам, ну, или почетной страже, по вкусу.

– Не велено и всё тут! – Стояли они на своём, общаясь со мной через небольшое, забранное решёткой окошко: – Приказано, жрец, чтобы ты здесь пребывал! До самого прибытия на планету.

М-да…

Прав был мудрец далёкого прошлого, утверждавший, что и у военных есть мозги, и что они, люди войны, ими иногда пользуются. Нам, простым смертным, надо лишь понять, как именно пользование это происходит. Мне, не буду скрывать свою греховную гордыню, это удалось.

– Ведь там мне в бой идти? Так, братья? – Спрашиваю их, держась руками за решётку: – Братьям вашим по ордену помогать спешу.

– Верно. И что?

– Тесно здесь. Размяться негде, – киваю себе за спину: – А какой из меня помощник, когда я, почитай двое суток неподвижно сидел? Мне, братья, хотя бы пройтись – руки ноги размять. Перед боем.

– Ну… – Тянет один.

– Не велено! – Рубит второй.

– Или вы хотите, чтобы я, выпав из транспорта наземь, обузой вашим братьям стал? А я упаду, – оторвав руку от решётки просовываю наружу пальцы: – Вот, видите, как дрожат?

– Ну… Если только пройтись, – неуверенно начинает первый, а второй, удостоив товарища тяжёлым вздохом, начинает отщелкивать замки.

– Только учти, жрец, – появившейся в его руках болтер недвусмысленно направляет на меня свой щербатый от частого применения, ствол: – Если что, то я колебаться не буду!

Благодарю сынов Твоих, мощными фигурами своими дух мой силой Твоей наполняющих! И пусть лик Твой от меня, грешного, отвёрнут, но обретаю я крепость душевную на них глядя! Ступают твёрдо, оружие наготове держа – так и мне следует жить, да во славу Твою действовать, испытания Тобой данные, да искушения сил тёмных преодолевая!

Понял я, как в коридор корабельный вышли мы, и дети твоя с боков моих встали – то знак ты мне даёшь. Показываешь, что оберегаешь меня ты по-прежнему, а оружием священным, в руках их сжимаемым, на кару, грешника ждущую, намекаешь.

Спасибо, Отче!

Искуплю я вину свою нечаянную. Кровью тёмной чужеродной, да демонической смою, в сердце любовь лишь к тебе сохраняя. Об одном смею молить тебя – огради меня от убийств невинных. На дай руке моей кровью чистой, да непорочной запачкаться!

Дети Твои, промыслом Твоим ведомые, вывели меня на площадку обзорную, где мог нерадивый слуга твой, взор свой миром перед нами лежащим, насытить. Был то Гаррас Седьмой, жертвой сил темных ставший. Наполнилось сердце моё скорбью по детям человеческим, под ударами нечестивцев гибнущих, но то краткий миг скорби был. Ибо узрел я флоты могучие, орбиты нам планетой занявшие. Были тут, неуязвимой бронёй одетые, линкоры. Стремительные, мысли Твоей подобные, крейсера, да авианосцы, тучами москитного флота окружённые. Возрадовался я, видя мощи твоей воплощение. Пал на колени и молитву радостную вознёс, славя воинство святое, тьму попрать спешащую. Ибо нет силы вселенской, противостоять флоту Твоему возможность имеющую! И то не нам одним ведомо – нет ни где поблизости рейдеров чужеродных!