Финалист премии «Неформат» в номинации «малая проза». Как прозаик в 2012 году был номинирован на соискание премии им. В. П. Астафьева.
Входил в состав жюри нескольких литературных премий.
Марии Бурдиной
Ты писала этюды на берегу ручья.
В них Господь Саваоф притворился седой горой.
Дух Святой в них неслышно траву качал
И надмирный Логос царствовал над водой.
Волновалось всё: дуб, берёзы, кустарник – лес.
И ручей, волнуясь, брызги к ветвям бросал.
В глубине пейзажа незримо Христос воскрес
И плакучей ивой тянется к небесам.
А со дна ручья русалки глядят сквозь зыбь:
Богоматерь, склонившись, тёмной взяла воды,
Чтоб самой напиться и жаждущих напоить
Несвятой водой, которую пишешь ты.
В глубине картины Бог из ручья вставал
И ходил по лесу охая, словно гром.
Замолчали птицы, но шумом пошла трава,
И вздыхали сосны тяжко да ни о ком.
Ты писала этюды, но Бог написал тебя:
У ручья, босая, ты кистью ласкаешь холст,
От касаний кисти на ткани играет рябь
И рисунок Божий вечен, красив и прост.
Деду
Помню, в детстве, дед мне часто говаривал:
«Сколько от жизни ни возьмёшь, всё не твоё»
Дед смотрел на меня с улыбкой, но во взгляде играло зарево:
залпы орудий, вспышки прожекторов, пулемёт…
Дед носил старую шинель, курил «Родопи»,
иногда самокрутки, свёрнутые из газетной бумаги.
В молодости мой дед побывал в Европе,
видел, как Знамя Победы наши подняли на Рейхстаге.
Дед бежал из дому на фронт, когда ему и четырнадцати не было.
Юность его, выходит, без остатка Отчизне отдана.
Говорил: «Знатное дело, война, только не очень хлебное».
«Дошли, говорит, до Берлина, жаль, не дошли до Лондона».
В детстве мы часто собирались в его комнате;
дед поднимался с печи, кряхтел, почёсывал бороду.
Говорил: «Как бы не повернулось, внуки, всегда помните:
жизнь берегут со старости, честь – смолоду.
Живу я, внуки, давно, повидать успел всякого.
Трус умирает дважды, в бою победит смелый.
Чувствуешь, сердечко со страху брякнуло?
Первый шаг к могиле ты сделал.
Дурак сидит в окопе, умный всегда в бою.
Бог презирает трусов и бьет предателей.
Пошёл воевать? Так не сиди, воюй,
либо, простите внуки, иди ты к ядрёной матери.
На фронте сразу видно, кто воин, а кто подлец.
Сторонитесь последних, чтоб оставаться первыми.
Помните: пуля – дура, и тот молодец,
кто под пулями смог совладать с нервами».
Вернувшись с фронта, дед женился, работал токарем.
Был невысок ростом, сухощав, в плечах узким.
Он еще говорил с таким сладкоголосым оканьем…
От деда пахло избой, махоркой и чем-то русским.
Крым
Русские просторы
крымская земля,
и леса, и горы
радуют меня.
Солнечные дали
тайнами полны.
Крым горит медалью
на груди страны.
В небе на Ай-Петри
воздух, как елей.
Голос наших предков
слышен из камней.
Севастополь, Ялта
Херсонес, Гурзуф;
парусники, яхты,
облака ползут.
Моря кубок синий
и небес покров;
где-то между ними
плавает любовь.
Мыс Феодосийский,
как из камня – пёс.
Часть родной России
я с собой унёс.
Блок и Айвазовский
Чехов, Горький, Грин,
Бунин, Маяковский
приезжали в Крым.
На базарах людно
толпами народ,
даже Чудо-юдо
кто-то отдаёт.
Крымский климат ласков
не был здесь – не жил.
Тут писал Некрасов,
Лев Толстой служил.
Где-то в летнем парке
продают вино.
Здесь бывает жарко,
но всегда – тепло.
1918
I
Ольга, Татьяна, Маша, Анастасия,
я перед вами каюсь за всю Россию
и, на коленях стоя, молюсь часами.
Рядом со мной впритирку стоят другие —
мы говорим невпопад, но русскими голосами
о том, что беда случилась под небесами.
II
Ольга, Мария, Настенька и Татьяна,
место, где вас убили давно поросло бурьяном.
Над домом купца вороны страшно и зло сгустились.
Убийцы, дрожа трусливо, сжимали в руках наганы.
«За что нас?» – глядя в глаза, вы кротко у них спросили.