– А Катя? – задала еще один вопрос Элаина. – Эта несчастная девочка…. С ней что?

Серафим пристально посмотрел на девушку-Ангела из-под пары своих крыльев, прикрывавших его лицо. Затем тяжело, но красноречиво вздохнул.

– Хранителю не дозволяется знать судьбы других людей, которые не были их Подопечными, но придет время, и ты сама узнаешь об этом. Отдыхай, сил набирайся…

Серафим, взмахнув на прощание своими крыльями, вышел из комнаты, а Элаина, прикрыв глаза, погрузилась в сон.

Бром с утра как заведённый: не усидит на месте, мечется туда-сюда, иногда взлетая над полом на вершок. У меня в глазах уже мельтешит от трепыханья его крыльев. И чего, спрашивается, так переживать? Не последний ведь клиент.

– Так, Джек, – командует шеф и по совместительству учитель, зависнув перед моим столом, – сбегай в порт, поспрошай, кого ждут…

– А зачем? Мимо нас же не пройдут.

Не хочу я бежать в порт. Опять ищи дорогу полдня, а потом еще назад… Нет, ну его. Вон у нас вывеска какая – «Услуги проводника. Фейское качество» – дорогущая, плотник за нее целое состояние запросил.

– Давай, не ленись. Такой молодой, а уже ведешь себя, как старик. Взгляни на меня, – он пристально смотрит мне в глаза. Я не выдерживаю взгляда серебристых ярких глаз и соскальзываю вниз, к разорванным крыльям носа. Бром никогда не рассказывал, кто его так изуродовал. – Мне двести шестьдесят лет, а в какой форме, а?

– В отличной, – бурчу, выползая из-за стола. Если сейчас не уйти, придется слушать лекцию еще с час, не меньше. – На обед взять что?

– Захвати пирожков у Крисси! – доносится в спину.

На улице собирается дождь, а мы – вот не повезло! – переместились к самому краю города: за крышами виднеется лес и белые колпаки гор. Я, конечно, не уважаемый Бромииль Юнт по кличке Картограф, но тоже чего-то стою. Чутье нельзя отключить, но можно ослабить или усилить; сейчас я, наверное, похож на принюхивающегося пса: глаза закрыты, голова запрокинута в небо, ноздри трепещут. Слева тянет морем – значит, мне туда.

Аркадия – город не для всех. Работы у нас мало, развлечений и того меньше, а проблем хватает. Чего стоит проклятие, из-за которого дома и целые квартала то и дело меняют свое расположение. Выйдешь с утра на работу, а вечером вернуться не можешь – не узнаёшь ни дорогу, ни округу. Не, местные, те, что живут тут с прадедов, чуют дом, но не больше. А приезжим приходится туго.

Влага, рассеявшаяся в воздухе, оседает на плечи, пропитывает одежду неприятной мокрядью, застит глаза, а я спешу, потому что чую – скоро дороги переменятся.

Ратуша сегодня высится в окружении ветхих пансионов, в которых ютятся пропойцы, призраки и потерянные души. Насчет душ я не шучу: эти люди не нужны никому, в первую очередь самим себе, тем и пугают. От них надо держаться подальше, если не хочешь подцепить лень и равнодушие.

Я огибаю библиотеку и за ее углом натыкаюсь на здание порта. Внутри оживленно: в гавани виднеется несколько кораблей – им надо управиться за шесть часов. Отчего-то на воде проклятие действует с четкостью хронометра.

– Ну как жизнь, Вал? Есть что-то интересное?

Клерк, Толстяк Вал, любит сплетни почти так же сильно, как и поесть.

– Не хотелось бы говорить, но…

Я склоняюсь ниже:

– Что?

– Я слышал, что неподалеку видели пиратов! – шепчет он. Голос дрожит то ли от страха, то ли от возбуждения.

– Да не может быть!

И впрямь, что они у нас забыли? Ни добычи, ни укрытия.

– Вот и я не поверил, а Хромоног…

Когда я вырвался из цепких лап сплетника, солнце подобралось к зениту – обед совсем скоро, и если Бром не получит свои пироги, он съест меня.