А нет – Господь не пустит на порог.

И то, что адом бабушки зовут,

Пугая страшных грешников судом,

В своей душе уже мы носим тут —

Когда даем добро на жизнь со злом.

У каждого свой персональный ад,

Но жизнь дана, чтоб следом за Христом,

Его повергнуть, чтобы всякий гад

Нам не фонил рогами и хвостом.

Тогда не страшно будет в мир иной

Душою устремится, тельце сняв.

Потомкам завещая путь земной,

Явится к Богу, всех своих обняв.

Но в детстве мне никто не говорил,

Об этих важных истинах, увы.

Боялась я на кладбище могил,

И мертвецов застывших синевы.

Но, провожая в дальний путь отца,

Я слышала его последний вздох,

И поняла в тот миг, что нет конца,

Есть лишь для тела бренного свой срок.

И мне, не знавшей верного пути,

И смысла жизни много темных лет,

Господь звездой дорогу осветил,

И оказалось – смерти вовсе нет.

(Сказка о том, как Любовь со дна может достать)

Он в Боге не признав отца,

Твердил до самого конца:

– Ну что за бред, ведь Бога нет,

Бог – тьма, учение – вот свет!

Религия – сплошной обман,

Кто верит в Бога, тот болван!

И с этим лозунгом в строю

Прошёл, как площадь, жизнь свою.

И вот на смертном он одре,

О зле, вдруг, вспомнил и добре.

Но тут струна оборвалась,

И потерялась с жизнью связь.

Не билось сердце, на себя

Смотрел он сверху, не любя.

А что любить – под кожей кость,

Торс мощный высох, словно трость,

От шевелюры ни следа,

Рот перекошенный – беда!

Какой-то желтый гриб сухой,

А щёголь был всегда какой!

Брезгливо глянул и вздохнул,

Но тут крылом ему махнул,

По лику судя – Херувим,

И молвил следовать за ним.

И понял он: не то был бред,

Что есть Господь, а то, что – нет!

Пронзил безбожника испуг,

Все незнакомое вокруг!

Ни умных книг нет, ни газет,

Есть коридор и парапет.

В колонну выстроился люд,

И все стоят, чего-то ждут.

Накрыло ужасом в момент,

И он застыл как постамент.

Знал – по небесному суду,

Гореть безбожникам в аду.

Метнулся было он назад,

Но тут, поймав недобрый взгляд,

По описаниям – чертей,

Вмиг отказался от затеи.

Какая мука – ждать суда.

Вдруг голос: «Подойди сюда!

Скажи мне милый человек,

Как прожил свой короткий век?»

И начал он перечислять,

Своих побед былую стать,

Дома, квартиры, всё приплёл…

Аж сам дивился: «Ну, орел!»

Про гелентваген и счета,

И что исполнилась мечта:

Дочь выдал замуж за посла,

И как улаживал дела,

И как умом своим владел,

И как прославится успел,

И про заслуженный почёт

Ответ стал шоком: «Незачёт!»

Нависла пледом чёрным тьма,

А в мыслях: «Ад – не Колыма»,

И не отмазаться уже —

Без связей, счёта, в неглиже…

И стал мужик припоминать,

Что так хотела рассказать,

Ему бабуля про Завет,

А он ей:

– Брось ты, Бога нет.

Она:

– Спаси тебя Христос!

А он:

– Спасает лавандос!

Она:

– Зайди хоть в храм разок,

А он ей:

– Сам себе я Бог!

И вспомнил вдруг, как не помог,

Когда просил его дружок.

И долго-долго вспоминал,

Как воровал и обижал,

И как средь злата и хором

Кричал:

– Один лишь раз живём!

А потому всё надо брать,

И своего не упускать!

А тьма удушливее всё,

Вот-вот, как в тину засосёт…

И ужас душу наводнил,

Он заорал, что было сил,

Но голосок не зазвучал,

А белый свет совсем пропал,

И в голове застыла мгла.

Смекнул мужик: хана пришла.

И вдруг явился Херувим

И молвил: «Тут пришли за ним!»

И чья-то крепкая рука

На свет из мрака мужика

Вернула, и увидел он,

Родные, словно сладкий сон,

Вокруг умершие стоят,

Одежды белые блестят.

И глас раздался как набат:

«Определил себя ты в ад

Своею жизнью холостой,

Но бабой Нюрою святой

Из ада вынут и прощён

Её молитвой у икон».

На службу бабушка пришла.

Вот горе то – пережила

Внучка-безбожника она,

И не поверг, чтоб, сатана

Её дитя в кромешный ад,

Она молилась у лампад.

Просила: «Боже, помоги,