Начиная с этого момента, домик его стал обладать большой притягательностью для меня. Я дождаться не мог, когда я закончу работу в поле и прибегу в его кибитку. Но кибитка стояла запертая, ни одной живой души там не было видно.

Тоска объяла меня. Один бог ведает, какие новые мытарства приходилось теперь испытывать узбеку от закоренелого той девушки – отца.

Вот так шёл день за днём, никого около кибитки было не видно. Вновь я начал чувствовать потребность в соли. Как-то раз я взглянул на дорогу и увидал узбека, едущего верхом на осле, и сидящую спереди женщину, с лицом, закрытым паранджой. Я отошёл в сторону так, чтобы узбек меня не заметил, и бросал украдкой взгляды на женщину.

Как выглядит она? И вообще: кто она, та, которая прожгла узбеку в сердце дыру? Ну ладно, по поводу лица – уже говорено, лицо я увидать не смогу. Я попытался представить её лицо лишь по её ногам, которые свисали с ослика, по её фигуре, которую облегали её цветастые одеяния. Единственное, что я понял наверняка – что она худенькая и небольшого роста. Я не знаю отчего, но я почувствовал, что она совсем юная, свежая, как цветущая веточка.

Подходить к кибитке я побаивался. Я был чужой мужчина и это могло плохо закончиться для меня. Но втихаря, я решил про себя, что я обязан её увидать. Какая-то жажда неутолимая напала на меня – увидеть эту женщину.

Все вечера я крутился вокруг кибитки. И странно, узбека самого я перестал видеть возле его домика. Это ещё больше усилило моё любопытство. Весь этот домик как погрузился в сладкое таинство, и это заставляло сердце трепетать.

И это произошло: я дождался, и как-то раз я застал узбека, отъезжающего на своём ослике. Я направился к кибитке с бьющимся сердцем, так, словно готовился совершить нападение, подошёл к двери, в которой было застеклённое окошко, единственное оконце, через которое днём проникал вовнутрь свет.