Зора, скрестив под собой ноги, восседал на ложе, застланном пестрыми ковриками, поверх которых были разбросаны такие же пестрые подушки, две большие и множество маленьких. Рядом с ложем, размахивая опахалом, стоял слуга.

Пирр подошел к правителю, что-то тихо шепнул ему на ухо, а затем отошел и встал чуть поодаль.

Правитель жестом предложил гостю сесть на ковер, расстеленный на полу перед его кушеткой. И как только рум уселся, Зора обратился к нему, при этом глядя в сторону визиря:

– Удалось ли тебе среди увиденных предметов найти что-нибудь интересное?

Правитель обычно так и общался с простолюдинами. Он всегда обращался к визитерам посредством визиря, тем самым показывая гостю, что и тот должен поступать соответствующим образом.

Существовало несколько важных правил, касающихся ведения бесед в присутствии правителя, а также бесед о нем в его отсутствии. Нельзя было обращаться напрямую к правителю, запрещалось произносить его имя и, наконец, самое главное – слова марзибана запрещалось цитировать, если его нет рядом, и он не имеет возможности поправить говорящего.

Рум молчал. Пауза затянулась.

– Он нет, а я, возможно, нашел, – иронично ответил визирь, показав тем самым руму, что не оставил без внимания то, с каким интересом он осматривал старый ремень.

– Вот на чем задержался его взгляд!

Визирь уронил на ковер заношенный ремень из змеиной кожи.

Правитель в ответ, словно в пустоту, тихо произнес:

– Нужно искать ремень!

Рум даже глазом не повел.

– Ну! Что молчишь? – зарычал визирь. – Признавайся, пока не поздно!

– Зачем же так?! Ведь он наш гость! – произнес Зора иронично, едва подмигнув визирю.

– Там не было ничего, что могло бы привлечь мое внимание, – ответил брезгливо рум.

– Ты пытаешься нас обмануть, – перебил его Зора, обращаясь, вопреки обычаю, непосредственно к руму. – Пирр уже доложил мне кое о чем, как только вы вошли сюда. Он обратил внимание, как ты замешкался, увидев этот ремень. Так что нечего отпираться. Жуй язык и выдавливай из себя свой секрет. Нам уже известно, что ищешь ты какую-то «змею желания».

Несложно было заметить, как рум встревожился. Он не собирался делиться тайной, известной лишь ему одному, и потому натиск правителя привел его в смятение.

Стало ясно, что просто так ему не отделаться, и, немного помявшись, он начал свой рассказ:

– Мой отец служит хартофилаксом в Константинуполисе.

– Остановите этого безумца, – взвыл Зора. – Какой такой хартофилакс-констафилакс. То, что от этих слов не ломается его язык, совершенно не означает, что от них не сведет судорогой наши уши. Скажи ему, визирь, что у нас слабые уши. Пусть этот фенек, собачье отродье, продолжает, только не изгаляется.

– Ты расстроил нашего правителя, – строго произнес визирь, обращаясь к гостю. – Продолжай, но подбирай короткие слова.

– Хорошо, – ответил рум, – постараюсь выполнить твое пожелание.

– Это не пожелание, а приказ, – разозлился визирь.

– Хорошо, – сказал рум, – пусть будет по-твоему.

Рум поведал, как однажды в одном из хранилищ храма Агия София его отец случайно наткнулся на деревянный ящичек, в котором лежали кинжал и папирус времен императора Домициана. Запись на папирусе была сделана со слов римского легионера, участвовавшего в одном восточном походе. Отец тогда узнал об отряде легионеров под предводительством центуриона Юлиуса Максимуса. Тот отряд разбил свой лагерь и остановился здесь, недалеко от Бакуана.

– Ну и что теперь? – раздраженно спросил визирь. – Что нам до этого? Не тяни! Выкладывай суть!

– Тот центурион здесь нашел свою погибель, – продолжал рум. – Он погиб от рук местных воинов. Здесь же, в Бакуане, в пределах шахристана, его и захоронили. Вот что было на том папирусе.