Астролог указал на сосну, на которой недавно болтался Аспирин; он указал на его могилу; угадал, в каком укромном уголку располагается кладбище Марсиков; подробно описал венечкино прошлое (чем, собственно, и завоевал расположение Босса); где надо – преклонил колени, поджал хвост, а где и напустил пафосу.

– Знакомься, – сказал мне Веня, представляя вещуна из Венеции. – Астролог.

– А это Платон, – небрежный жест в мою сторону.

Астролог протянул мне руку и, видя, что я не спешу его приветствовать, дал волю языку, всячески помогая себе жестикуляцией. Рукам и пальцам нашлась работа. Глаза его при этом, маленькие белые блюдца с маслинами посередине, вращались не переставая.

– Ты не рад знакомству? – спросил Веня под ломано-итальянский аккомпанемент.

– Не рад.

– Почему?

– Потому что мне не нравится его улыбка.

– А что, собственно, не так?

– Прорицатель и при этом плохой человек – это гремучая смесь. Агент черных сил.

– Да ладно. Забавный малый. Живчик.

Было ясно, что Вене важен сам факт контакта этого «живчика» со мной, объектом и носителем информации; и чем дольше Астролог пребывает в моем обществе, тем больше у него шансов выведать обо мне то, что интересует Барона.

Видимо, Веня всерьез принимался за меня.

– Но, но, но, – между тем заверещал иностранец на повышенных тонах.

– В чем проблема? – спросил Веня так, будто он всю жизнь думал и говорил исключительно по-итальянски.

– Это не он, это не он! – подытожил Астролог по-русски с явным румынским акцентом.

– Уверен?

– Конечно, о, конечно! Абсолютно!

Никто не спешил мне ничего объяснять, а я считал ниже своего достоинства требовать объяснений у столь сомнительной публики, которая нагло мною интересовалась.

– Все хорошо, все хорошо! – сделал ладошкой жест одобрения и одновременно отстранения забавный малый, улыбаясь мне.

– Да пошел ты, – сказал я.

Веня потерял ко мне всякий интерес.

Так я познакомился с Астрологом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Осень. Вечер. Прохладно.

На глазах созревает, наливается спелым золотым цветом полная луна. Она в дымке – то ли прячется от любопытных взоров (которые сама же и притягивает), принимая очертания светлого облака, то ли кокетничает, размашисто прикрываясь белой газовой косыночкой.

Так или иначе, полная луна становится символом муторной мути, царящей в жизни вообще и на душе отдельно взятого меня.

Кажется, пора объяснить кое-что из того, что я сам пока ещё понимаю.

В девятисекундном ролике (я о своём роковом обмороке) я прожил целую жизнь, и я отношусь к ней как к реальной жизни, которая по каким-то причинам пока ещё не состоялась. Или состоялась, промелькнув двадцать пятым кадром в сознании всех её участников, – поди докажи.

Так или иначе, у меня нет сомнений в её подлинности и реальности. Она либо была, либо будет, либо уже начинается. И на Алису, и на Веню, и на Венеру, и на себя я смотрю как на людей, с которыми прожил (проживаю?) ту самую невероятную жизнь.

И это не мешает мне воспринимать их живыми здесь и сейчас.

Что-нибудь понятно?

Итак, вот что я узнал о них «там» (как назвать то место, некий смысловой центр, Виртуальный Институт Вероятностей, которого нет на известных людям картах и где сосредоточены – кишмя кишат! – реальные варианты судьбоносных поворотов событий, что случаются в жёсткой причинно-следственной сцепке лишь однажды, превращаясь в окаменевшую историю, которая, по наивному убеждению жителей Земли, не знает сослагательного наклонения (слишком часто остроумное, но неглубокое замечание, брошенное мимоходом, становится убеждением миллионов)?) – узнал то, что они сами о себе, возможно, не знают и не узнают никогда.