– Да я тебя ни в чем не упрекаю, что ты! – расхохоталась она, а сама подумала: «Гипертрофированно приличный сыночек сутенера – великолепный экземпляр в мою коллекцию!»

Помимо сильного голоса был у Жени еще один блистательный талант – вляпываться в неприятности. Сама она называла свой характер мягким словом «авантюрный». Посторонние же говорили о ней более резко – чокнутая.

Вся Женина жизнь, казалось, была подчинена саморазрушению. Как будто невидимый чертик, вечно при ней находившийся, все время толкал ее в спину. Ведь у ее сумасшедшинки не было никакого социального оправдания. Наоборот, по логике она должна была вырасти в спокойную домашнюю девочку, которую с раннего детства холили-лелеяли, кормили обедами из трех блюд плюс компот, закидывали подарками. Так нет же, в двенадцать лет она впервые сбежала из дома. Не из бомжатника-притона, где спят вповалку бездумно зачавшие ребенка алкоголики, а из двухкомнатной квартиры родителей-инженеров, где в полированном серванте привычно поблескивает хрусталь, а простыни всегда выглажены и тонко пахнут ароматической отдушкой. Женю же с детства тошнило от родительской благопристойности; ее тянуло туда, где дворовые заводилы передавали по кругу неумело свернутый косячок. Она лишилась невинности в тринадцать лет. А в четырнадцать вдруг стала школьной звездой, рассказав о своей сексуальной жизни скандальному периодическому изданию. Снабженная Жениными цветными фотографиями статья называлась «Школьницы и секс», и в то лето родители держали ее под замком, не позволяя сходить в одиночестве даже к ларьку с мороженым. На пятнадцатый день рождения ей была торжественно вручена гитара – отец надеялся, что музицирование хоть как-то отвлечет дочь, от которой все чаще попахивало в лучшем случае вином. В шестнадцать она собрала свою панк-группу. Едва ли наивные гитародарители предполагали, что музицировать их чадо будет в компании сальноволосых юношей, чьи тела были украшены сережками самого разного калибра. Серьги были везде – в пупке, бровях, ноздрях и даже – вот кошмар-то, а? – в сосках. Поддавшись общественному влиянию, украсила свое лицо и Женя – правда, ее сережка выглядела вполне невинно и пронзала всего лишь бровь.

Через год эта самозваная группа распалась, а окончательно съехавшую с катушек Женю родители отправили в «концлагерь», в миру известный как наркологическая лечебница. Целых восемь месяцев она завтракала, обедала и ужинала какими-то таблетками неясного назначения, а по совместительству ненавидела весь мир. Зато потом родители поставили ей всего одно условие – не выпивать. От Жени не требовали ни поступления в престижное высшее учебное заведение, ни заработков. Лишь бы жила, ела хорошо и запивала еду чайком да кефирчиком, как язвенник-трезвенник.

Почти два года Женя просидела дома. Сначала ей было скучно и тошно, а потом привыкла, научилась убивать время. Читала, бренчала на гитаре, бездумно таращилась на телеэкран.

Выходить из дома ей разрешалось лишь под каким-нибудь социально спокойным предлогом: день рождения подруги, попытка устроиться на работу или – тьфу ты! – свидание. Но на свидание Женя не могла быть приглашена даже теоретически, ведь среди ее знакомых числились лишь экс-пациенты вышеназванной клиники, все как один двинутые.

С таким раскладом никогда бы ей не вырваться из порочного круга, если бы не пресловутая улыбка фортуны.

Однажды бывшая Женина одноклассница, тихоня и пай-девочка, ни с того ни с сего пригласила Женю в караоке-клуб. Раньше Женя только ухмыльнулась бы презрительно. К ней, шпанистой и уверенной в себе, отчего-то часто тянулись паиньки и мямли. Но в своей новой, лишенной светских удовольствий жизни Женя была готова на все, лишь бы вырваться из провонявшей кислыми щами квартиры, где ласково улыбающиеся родители подкладывали на ее тарелку оладушков. Как будто Женя была не молодой девушкой, а рождественским гусем.