Пока ищу ключи, я опускаю её на пол, где она и сидит не шелохнувшись в своём красном комбинезоне и таращится перед собой. Руки у неё свисают по бокам, как у куклы, а на лице привычное хмурое выражение: уголки рта опущены, будто она вот-вот заноет.

– Ну вот и наш новый дом, – говорю я, поворачивая ключ в замке. В последнее время я так часто делаю – попусту сотрясаю воздух, обращаясь и к ней, и к самой себе, хотя кто мне теперь ответит? Разве что давящая тишина.

Едва я открыла дверь, в нос мне ударил запах плесени, чего я совсем не ожидала. Занося девочку в квартиру, я оставляю мокрые следы на рассохшемся паркете. Однако не так уж всё и плохо: есть кухня, спальня, в которой нам придётся спать вместе, и гостиная. В гостиной – потрёпанный кожаный диван чёрного цвета, а в кухне – небольшой обеденный стол. Вот и весь интерьер. Разительный контраст с домом, в котором прошло моё детство: тут нет ни рояля в гостиной, ни камина, где потрескивали бы дрова, наполняя вечера уютом. Единственные звуки в квартире – это приглушённые голоса соседей, доносящиеся из-за плохо изолированной стенки, и гул машин с улицы под окном кухни.

У меня ноют плечи и спина, поэтому я вновь сажаю девочку на пол. Она озирается по сторонам, фиксируя своими серыми глазами обстановку нашего нового жилища. Она всё такая же крупная, как и когда родилась. Гораздо крупнее своих сверстников. Через несколько дней после рождения у неё на лице начали вскакивать прыщики. Акушерки говорили, что это нормально, но меня чуть ли не выворачивало наизнанку, когда мне приходилось их касаться. Теперь, слава богу, кожа у неё очистилась, но она по-прежнему не такая, как другие дети. Выражение лица у неё какое-то взрослое. Она ничего не лепечет, не агукает и не улыбается. Зато она умеет надрываться, когда ей что-нибудь не нравится. Ревёт она без слёз, но успокоить её нет никакой возможности. Остаётся только дожидаться, пока она сама не соизволит замолчать. А в перерывах между истериками сидит и пялится в пустоту, от чего я ощущаю себя законченной неудачницей. Конечно, она всего лишь ребёнок, каждый раз напоминаю я себе, но избавиться от чувства, что она с меня не спускает глаз и осуждает, я не могу.

Опустившись на диван, я закуриваю – воздух тут всё равно хуже некуда. Серый дым поднимается к потолку, и я решаю, что эта сигарета последняя. Курить мне теперь в любом случае больше не с кем. Все мои друзья сгинули. Как и мои родители. С тех пор как я переехала, никто мной даже не поинтересовался. Да и плевать. Они всего лишь кучка лузеров без будущего. Я не такая, как они.

Сделав последнюю затяжку, я открываю окно и выбрасываю окурок на улицу, наблюдая за тем, как он оставляет едва заметный след на снегу. Я не знаю ни этих улиц, ни этих домов – они мне совершенно не известны. И вообще, я впервые оказалась в этом районе, только когда приходила посмотреть квартиру. Однако подобная неизвестность меня вполне устраивает – она означает, что и меня здесь никто не узнает. А пока это так, я в безопасности.

Пока это так, мне нечего бояться.

Сайюнн не выносила людей, которые полагали, что возможность родить ребёнка – это нечто самой собой разумеющееся. Вероятно, именно поэтому ей никогда не нравилась Марианна. Сайюнн поднялась, выбросила остатки овсяной каши в мусор и сунула тарелку в посудомоечную машину.

Кофемашина перемалывала зёрна со своим обычным урчанием. Чашка наполнилась чёрной жидкостью, и снова воцарилась полная тишина. Волосы Сайюнн были ещё слегка влажными после душа, а благодаря утренней зарядке по телу расплывалась приятная нега. Однако её мысли вернулись к Марианне, не позволяя ей наслаждаться утренними часами как обычно. Ей вспомнились беспардонные манеры Марианны и её постоянное стремление вызвать у окружающих сочувствие. Временами Сайюнн хотелось прикрикнуть на неё, чтобы она не забывала, что мир не вращается вокруг неё. И это Сайюнн, которая искренне жалела её в день их знакомства! Снова присев у кухонного стола, Сайюнн уставилась в окно вместо того, чтобы открыть газету, что держала в руке.