– Знаю, звучит глупо. Что сказать? Когда мне исполнилось тринадцать, таблетки кончились. Я не знала, куда пойти и к кому обратиться. Я боялась попросить отца. Ты же знаешь моего отца, он был прокурором штата. Единственным человеком, как-то связанным с Причардом, откуда эти таблетки впервые попали в наш дом, была твоя мать, так что я поехала на велике и постучалась к вам. Только открыла не мать, а ты, помнишь?

Он помнил. Судя по тому, как его лицо налилось краской, как поникли плечи. Как съежилось то, что торчало под объемистым пузом.

– Слушай, я тогда был кретином, – пробормотал он, – прости.

– За что ты извиняешься?

– Сама знаешь.

– За что ты извиняешься, Роув?

– За тот… раз… у нас в подвале…

– А как насчет всех остальных раз? – Мой голос задрожал. – Как же насчет всех остальных, блин, раз?

Трясясь от холода под нещадно работающим кондиционером, наблюдая, как моя одежда складывается кучкой на мохнатом ковре, я… умирала от стыда.

Он весь сжался.

– Прости. Я правда очень сожалею.

– Ты продал эти таблетки моей маме?

– Да, я продал твоей маме галдол. А что?

– Зачем они ей понадобились, что с ней было не так?

– Не знаю. Я даже не знаю, откуда она узнала, что я могу их достать. Я тогда только друзьям кое-что добывал. Просто решил выручить человека.

– Должно быть что-то еще, какая-то причина.

– У меня семья, Алтея. – Роув смотрел на меня умоляюще, пот градом катился от висков к подбородку. – Жена, трое детей. Младший совсем кроха. Всего, блин, три годика, понимаешь? У меня фирма, от меня зависит больше шести тысяч человек. Им надо кормить семьи. Конечно, я принимаю иногда немного того-сего, чтобы снять напряжение. Вот и все. Дурь я больше не продаю. Больше этим не занимаюсь.

– А пять минут назад занимался. И поскольку я уверена, что ты никоим образом не хочешь расстроить жену или троих деток, ты расскажешь мне все-все! – что знаешь о моей матери.

В одно мгновение его глаза потемнели и стали непроницаемыми. Он подскочил с заднего сиденья и набросился на меня с яростью цунами. Я отпрянула, как краб в раковину, на консоль между передними сиденьями. Но он с быстротой молнии выбросил кулак и прицельно ударил меня в правую бровь. Я упала навзничь, стукнувшись головой о приборную панель.

И увидела, как он навис надо мной, здоровенный, красный от ярости, как тянется ко мне обеими руками. В следующий миг он поднял меня, протащив между спинками передних сидений, повернул и швырнул ничком на заднее сиденье. Дернул за резинку моих трусов. Я билась и пиналась.

– Фоток моих захотелось? – прорычал он, нажав мне рукой между лопаток, чтобы придавить к сиденью. – Сучка. Убью на хрен.

Голова раскалывалась, перед глазами пульсировали багровые огни. Машину наполнили булькающие звуки, я поняла, что это я пытаюсь заорать, а рот прижат к кожаному сиденью. Вытянув руку, я шарила по консоли в поисках брелока. Наконец нащупала, отчаянно нажала, и тотчас в воздухе разнеслась оглушительная, режущая ухо сирена.

Почувствовав, что он отпустил меня, я отпрянула, прижавшись к противоположной дверце машины.

– Боже! – заорал он. – Выруби ее!

Я и бровью не повела, брелок был зажат в кулаке.

– Алтея!

Я смотрела на брелок не в силах сосредоточиться.

Он натягивал трусы, судорожно нашаривал рубашку.

– Да нажми ты красную кнопку, дура. – Он вытянул руку. – Дай сюда.

– Отвали, – заорала я.

Прижав брелок к груди, я выглянула в окно. Двое игроков остановились возле магазина и смотрели на нашу машину. Тут его ручища проехалась по мне и вырвала брелок. Я повернулась, попыталась отнять, но было поздно. Он победоносно сжал его в руке, и вдруг наступила тишина.