они уселись напротив друг дружки в вокзальном кафе, и Нзинга потягивала теплую воду с долькой лимона, единственный горячий напиток, которого касались ее губы; я не позволяю себе надругательства над своим телом, сказала она

а параллельно

Доминик пила гранулированный кофе, в котором растворила два пакетика с сахаром, поглощала один за другим хорошо усвояемые бисквиты, да еще конфетки на десерт, и испытывала угрызения совести: пихает в себя всякую дрянь, иными словами, совершает бесконечные надругательства над собственным телом

она впервые видела живьем афроамериканку, и Нзингин акцент пробуждал в памяти сенсорные наслаждения от теплого кукурузного хлеба, липких ребрышек, супа из стручков бамии, джамбалайи[13], листовой капусты, хрустящей, поджаренной, карамели с арахисом и чего-то еще, о чем она читала в романах афроамериканских женщин

Нзинга впервые посетила Англию, после того как ее отсюда увезли ребенком, а перед этим совершила паломничество в Гану и провела две недели на исторической родине, посмотрела форт Эльмина, где держали пленных африканцев, перед тем как их отправить в Америку в качестве рабов

гид привел их в темницу, закрыл дверь

в жаркой удушающей темноте он с наглядными подробностями описывал, как почти тысяча людей теснились в пространстве, рассчитанном максимум на двести, ни удобств, ни туалета, скудная пища и вода на протяжении трех месяцев

в тот момент на меня навалились четыреста лет рабства, и я не выдержала и разрыдалась, Доминик, я рыдала и говорила себе: белому человеку еще предстоит за многое ответить

Доминик удержалась от того, чтобы сказать ей: разве одни черные не продавали других черных в рабство? так что все куда сложнее

Нзинга ставила срубы на «бабьих участках» в «рас-Соединенных Штатах Америки», где она с пяти лет жила с матерью, которая, когда ей надоел отец Нзинги, порхавший между разными женщинами то в Англии, то в Карибском бассейне, влюбилась по переписке в красавца, бывшего американского военного

ей было всего двадцать два, когда она по глупости бросила квартиру в Лутоне и вместе с маленькой Нзингой и ее братиком Энди приехала в дом на колесах, прописанный в техасском трейлерном парке, как выяснилось уже на месте

они с братишкой спали на полу рядом с кухней, а ее мать с хахалем бурно предавались любви на двуспальной кровати совсем рядом

он пил самогон с раннего утра до позднего вечера, пока не впадал в ступор, и изредка подрабатывал чем ни попадя

ее мать устроилась на птицефабрике; она, дурочка, верила в то, что сумеет излечить его от пагубной привычки и что детям с ним будет хорошо

но все ее попытки кончались тем, что он ее избивал, и в конце концов она махнула рукой и сама подсела на «травку»

для Нзинги все полетело в тартарары, двум нарикам было не до нее с братом

а когда она достигла половой зрелости, случилось неизбежное, и хотя были намеки – неподобающие прикосновения, комментарии, – по молодости лет она это должным образом не истолковала, а позже по слабости не сумела дать отпор

ее лишили девственности, когда мать с братом отправились по магазинам, а она осталась делать домашку

на следующее утро она разрыдалась в школе после урока и призналась во всем учителю, единственному приличному мужчине, которого она знала и который ей всегда говорил, какая она умная девочка

в результате в дело вмешался социальный работник, и вскоре ее с братом взяла на воспитание другая семья

к ним хорошо относились, но не любили

по-настоящему, безоговорочно

в шестнадцать лет Энди пошел в армию и махнул рукой на сестру, которая стала лесбухой, как он ее назвал, однажды застав в постели с партнершей