А может, микробы проникают в мамины легкие, устраивая пир горой в каждом бронхе до самой мельчайшей бронхиолы, но ей всё равно ничего не будет, вдруг у нее окажется иммунитет.

(Если мама подхватила вирус, значит, и папуля может от нее заразиться).

Ну что за детский сад, мелькнула мысль, она ведь уже лет десять не называла его папулей.

(Или Адам).

Брату заболеть она тоже не желала, хоть этот вредина ее уже порядком достал, но статистика была неумолима – если в семье появляется больной, большинство родственников тоже заражаются и погибают.

Именно поэтому она всех отговаривала от этой поездки. Вот почему велела надеть маски, а теперь в безотчетной панике сидела и смотрела, как мама вдыхает смертельно опасный зараженный воздух.

Позднее, когда они уже были дома, тревога всё не отпускала, а на следующий день у мамы начался кашель, и оттого, что она оказалась права насчет грозившей им опасности, когда её никто не послушал, легче ничуть не стало.

Наконец мама справилась с тошнотой и тут же надела маску, но Краш понимала, что она просто хотела ее успокоить. Они осторожно обошли гору тел и направились к магазинчику спортивных товаров.

В городке была настоящая главная улица, как в старину, хотя с каждым годом всё больше местных заведений вытеснялись франшизами крупных торговых сетей. Студентам колледжа даже нравилось, что рядом есть «Сабвей», «Старбакс» и «Чипотле», хотя благодаря их (нездоровому, как считала Краш) пристрастию к блюдам из цельной пшеницы и домашним овощным супам местный вегетарианский ресторанчик еще кое-как держался на плаву.

Все магазины, попадавшиеся по пути, были давно разгромлены и разграблены, словно в городе орудовала преступная банда, а не кучка отчаявшихся людей. От этого становилось как-то не по себе, как будто рядом рыскает стая голодных волков, готовая сожрать кого угодно. Краш снова невольно огляделась, высматривая тех, кто наверняка должен был остаться в городе, но никого не заметила.

Кругом – ничего, никого и ни звука. И тут она поняла, что ее тревожило больше всего – тишина. И дело даже не в отсутствии обычной людской суеты, звонков сотовых телефонов, рева машин на дороге. Не хватало того шумового фона, которого люди обычно не замечают, вездесущего гудения уличных фонарей. Без него улицы казались какими-то пустыми, слишком гулкими. И вся эта пустота может кишеть мельчайшими невидимыми микробами, ищущими нового хозяина, летучей смертью.

После увиденного на улицах города плачевное состояние магазинчика спорттоваров Знатока их уже не удивило – витрины разбиты, а товары, которые владелец Энди Хохоловски, по прозвищу «Знаток», обычно держал на полках в идеальном порядке, разбросаны по всему полу, словно каким-то шальным разрушительным вихрем.

В магазин можно было забраться прямо через разбитые витрины, но Адам всё-таки распахнул дверь. Замок был взломан, но, когда они протиснулись внутрь, колокольчик над дверью весело звякнул.

Краш машинально поискала за прилавком Знатока, ожидая обнаружить его на месте, как всегда, в синей фланелевой рубашке (он носил только синие, с разным рисунком и в разных сочетаниях, но синий цвет обязательно присутствовал) с неопределенным выражением то ли улыбки, то ли недовольства на лице. По натуре он был брюзгой, не особо дружелюбным, но при этом кладезем всевозможной информации, которой ему не терпелось поделиться, ради чего он и открыл магазин.

– А еще потому, – однажды пояснил он Краш, – что вдоволь наслушался приказов в армии и больше не желаю, чтобы мной командовали.

Конечно, Знатока на месте не оказалось, и Краш задумалась, попал ли он в ту кое-как сваленную кучу обугленных скелетов в центре, спокойно умер у себя в квартире наверху или сумел выбраться из города и теперь скитается где-то в лесу в ожидании, когда всё это закончится.