– Кажется, в России беспорядки.

Увидела помрачневшее лицо дочери и мысленно выругала себя за то, что вообще заикнулась об этом.

– Ничего толком не известно, – сказала Амалия. – Разве что в Женеве кто-нибудь уже знает, что происходит.

– А при чем тут Женева? – спросил Казимир, тяжко вздыхая. Вид у него был унылый, потому что жестокосердный профессор разрешал ему на обед только яйца всмятку. И никакого шампанского.

Амалия метнула на него хмурый взгляд.

– Женева – это шпионское гнездо, – буркнула она. По своей прежней работе в Особой службе Амалия была одно время связана с разведкой, и в данной области для нее не имелось тайн.

– Во всяком случае, – вмешалась Аделаида Станиславовна, – я думаю, что нам пока не стоит волноваться, раз мы еще ничего не знаем.

Последующие дни принесли новые вести, и лицо Амалии, когда она читала газеты, становилось все мрачнее и мрачнее, а на переносице залегли тонкие морщинки. Царь Николай подписал отречение на станции с символическим, да что там – пророческим названием Дно. В России образовано Временное правительство, которое возглавил некто Керенский.

Позвольте, Керенский? Болтун, морфинист, петрушка?

– Это неслыханно! – бушевала Амалия, широкими шагами меряя гостиную. – Умные вроде бы люди – Милюков и компания, а выдвинули никчемного дурака! Лишь бы не давать власть кому-то поумнее, из страха, что он может ее забрать себе, а их оставит ни с чем…

Аделаида Станиславовна ходила за ней, утешала, пыталась успокоить, как все матери. Тут наверняка какой-то тонкий расчет, который им неизвестен… Даже если Керенский неумен, ему наверняка помогут умные советники… Вот увидишь, все будет хорошо! У России много друзей, они ее не оставят, тем более сейчас, когда война…

– В политике не бывает друзей, – отрезала Амалия. – Есть только враги врагов.

И, словно чтобы подтвердить ее слова, Германия пошла ва-банк, разыгрывала козырную карту. Карта эта называлась так: «все средства хороши, чтобы вывести одного из союзников из войны». А там, глядишь, удастся и с оставшимися разобраться.

О каком именно союзнике шла речь, спросите вы? Да о том, где власть менее всего стабильна. Дунь на нее, и начнется всеобщий разброд.

В апреле некий господин в кепочке пересек в пломбированном вагоне территорию Германии и заявился в Петроград. У господина были деньги, которые ему дали немцы, были большие связи среди революционеров, и господин без промедления принялся за дело. Тем делом был захват власти, а также вывод России из войны в качестве уступки тем, кто посадил его в пломбированный вагон и снабдил всем необходимым.

Об этих обстоятельствах Амалия узнала уже позже. Пока же ей было ясно одно: в России творится нечто, что вряд ли кончится добром.

В войсках союзников тоже началось брожение, отдельные части отказывались идти на фронт. Но то было ничто по сравнению с вестями, которые приходили из Петрограда. От обоих сыновей Амалия уже давно не получала ни строчки, и ее душу томили самые скверные предчувствия. К тому же Амалию мучило, что она оставила дочь одну в Петрограде. Конечно, там много знакомых и Ксении есть к кому обратиться за помощью, но… но…

– Я хочу, чтобы она приехала в Швейцарию, – сказала баронесса. – Здесь безопаснее.

– Вряд ли девочка оставит госпиталь, – осторожно заметила Аделаида Станиславовна. – Ты же знаешь ее характер. Если ты пошлешь ей телеграмму и вызовешь ее сюда, она просто не послушается.

– Значит, – сухо заключила Амалия, – мне придется тяжело заболеть.

И баронесса отправила Ксении две телеграммы: одну – обычным путем, другую, на всякий случай, – через французское посольство, в которых говорилось, что она серьезно заболела и нуждается в помощи. Одну из телеграмм Ксения получила и даже успела ответить, что постарается поторопиться.