Следующий забор тоже был чистым, правда, калитка оказалась закрыта на десяток замков, и никого не было видно. Еще один забор порос не только вьюнком, но и какими-то шипастыми колючками, к этому забору и к этой калитке Айрин даже не рискнула приблизиться. Дальше следовала пара участков и вовсе без жильцов – Айрин это почувствовала сразу. А вот следующий участок преподнес сюрприз.
***
Сначала ей показалось, что за забором никого нет, но когда Айрин проходила мимо калитки, под ноги ей внезапно выплеснулась вода, весьма грязная, и чей-то голос крикнул:
– Убирайся! Убирайся, кому говорю! Ишь чего удумали, днем уже ходят! Убирайся, немедленно!!!
– Я сейчас уйду, – Айрин сделала шаг в сторону. – Простите, я не знала, что тут нельзя ходить.
– И правильно, – подтвердил голос. – Иди к себе, говорю, и убирайся! Развела грязь, и ходишь!
Айрин недоуменно посмотрела на калитку. Оказывается, за калиткой стояла пожилая женщина, державшая подмышкой оббитый эмалированный старый таз. У ног женщины притулилась старая, некогда белая, облезлая болонка. Увидев собаку, Шилд, тоже присевший у ног Айрин, фыркнул – больше всего это фырканье походило на смешок.
– Иди и убирайся, – приказала женщина.
– Но у меня чисто, – робко возразила Айрин.
– Это у тебя-то чисто? – ехидно прищурилась старуха. – У тебя же кот! С кота шести сколько сыпется! А ты, вместо того, чтобы убираться, всё шляешься. Шерсти нет, говоришь? Глаза разуй, тёха! Весь дом, небось, шерстью зарос, а ты, вместо того, чтобы делом заниматься, по улицам шастаешь.
– Я пойду, пожалуй, – Айрин сделала еще один шаг назад. – Только убираться мне не надо пока что.
– Надо, – отрезала старуха. – Всем надо убираться. А то зарастут.
– Одна заросла уже, – пробормотала Айрин. – Только не грязью.
– Янинка-то? – со знанием дела спросила старуха. – Точно, заросла. А ты дура. Потому что сперва она грязью заросла, а потом трава на ней выросла.
– Так вы ее знаете? – удивилась Айрин. – Вот уж не думала…
– А кто ее не знает? – старуха сплюнула. – Я ее еще ходячей помню. И собака такая рыжая была у ней. Большая… сколько шерсти с нее сыпалось, ужас! А она не убирала совсем, всё по зеркалам да коридорам шлялась, вот и заросла напрочь. Засосала ее грязь, Янинку.
– Где шлялась? – не поняла Айрин.
– Ну, где зеркальные коридоры эти, будь они неладны, – проворчала старуха. – И просто коридоры, с табличками. Как лабиринты, что ли, я сама не была, не видела. Вот туда и шлялась. Все, как говорила, ответы искала. А ей простой ответ был нужен – тряпку в руки, да убираться побольше и почаще.
– И где же эти коридоры? – с интересом спросила Айрин.
– А я почем знаю? – ощерилась старуха. – У меня время нет на глупости. Вот доуберусь, Басю покормлю, сама поем, телевизор посмотрю, да и спать лягу. Утром надо пораньше встать, чтобы убраться успеть.
– А на море вы ходите? – спросила Айрин.
– Хожу. Как утром уберусь, так и иду, – пожала плечами старуха. – У меня режим. Всё по часам. Если не хочешь опуститься, то надо режим соблюдать. Встала с солнышком, покушала, убралась-прибралась, искупаться сходила, вернулась, еще покушала, и уже нормально убираться. Потом покушать, телевизор, и спать можно.
– Понятно, – кивнула Айрин. От описания старухиного режима ей сделалось тоскливо. – Ладно, спасибо за совет. А как зовут?
– Унара. А это вот Бася, – она пихнула ногой болонку. – Дурочка, но лает громко. Черные не суются. Иной раз близко-близко подойдут, аж земля стынуть начинает, а она загавкает, и уходят.
– Земля начинает стынуть? – удивилась Айрин.
– Ну а как же. Они землю морозят. И, говорят, по льду им легче тащить, кого схватят, – бабка понизила голос. – Ты из новых, видать, так я тебя научу. На вечер под калиткой чисто вымой, просохнуть дай, а потом солью порог посыпь. Есть соль у тебя?