Первым делом Антон осмотрел прихожую – нет ли женских туфель и сумочки? На кухне – никого, и в гостиной ни души. В спальне Антон заглянул в шкаф, не обошел стороной и балкон. Я не скрывал насмешки, наблюдая за ним. Нельзя унижать себя недоверием к собственной жене.

Улыбка оставила меня, когда Антон открыл дверь в детскую. Перед глазами пронеслась белая кошечка в аварийном отсеке, фотография Елены Тихомировой на памятнике у разрытой могилы. Сейчас Рита могла превратиться в Элли, я подумал об этом всерьез, без всякой иронии: сдвиг по фазе в моем сознании позволял мне скатиться в любую, даже самую бредовую фантазию. Комната пустовала, покрывало на кровати разглажено, подушка уложена ровно, но меня это не успокоило. Сейчас Антон полезет в шкаф, а там Элли…

– Ты бы ей позвонил, – сказал я.

– Да? – Антон озадаченно замер, зыркнув на меня.

Достал телефон, набрал номер. Я слышал, как в трубке тянутся длинные гудки, а в комнате не звонит, значит, мобильник Элли откликается где-то далеко, точно не в моем шкафу. И ее голос я услышал только в трубке.

– Ты где? – спросил Антон.

Элли ответила, слов я не разобрал, но уловил возмущение в ее интонациях.

– Все! – отрезал Антон, отключая телефон.

И протянул мне трубку, как будто брал ее у меня. Я выразительно посмотрел на него, он хмыкнул, насмехаясь над собой, сунул смартфон в карман.

– Свободен, – сказал я, взглядом показав на дверь.

– Выпить есть? – спросил он, усаживаясь на диван.

По всем канонам, мне стоило поднять его на смех и выставить за дверь, но я достал из бара бутылочку «Джека», пару стаканов. После Риты мне нужен был сильный антидепрессант: или я поставлю блокировку на психику, или окончательно сойду с ума. А с кем пить, без разницы.

Выпили, не чокаясь, как будто за помин души. Я мрачно усмехнулся, вспомнив девушку с надгробной плиты. Если Рита – воскресшая утопленница, мне просто необходимо помянуть ее. Тогда ее душа освободится, а с телом пусть разбираются полиция и похоронная служба. Мне будет больно, но я переживу…

– Еще! – потребовал Антон.

– Случилось что? – спросил я.

– Случилось… Ты это, извини, что я на тебя наорал, – не глядя на меня, но с оттенком раскаяния в голосе сказал Антон.

Я не помнил, как было дело, поэтому не знал, можно его прощать или нет. Да и зачем? Дружбы все равно нет, одна вражда, и я уже привык так жить.

– Будем! – поднимая хайбол, сказал я.

На этот раз мы чокнулись, но как-то неловко, без души. На третьем заходе стаканы стукнулись звонче, но закончилось горючее. К счастью, за дозаправкой далеко ходить не пришлось. И в первой бутылке – ноль семь литра, и вторая – на столько же. Резко мы начали, как бы не свалиться в штопор, но виски сам по себе – напиток для бесстрашных людей: чем больше пьешь, тем смелее становишься. И вторая бутылка не выдержала нашего натиска, до полной капитуляции оставалось совсем чуть-чуть.

– Нехорошо как-то все получилось, – глядя на меня осоловевшими глазами, тяжело проговорил Антон.

– Все нехорошо, – кивнул я.

– Все!

Вряд ли его стон был криком души, но раскаяние в нем звучало уже явственно. Антон тупо смотрел на свою руку, медленно и с нажимом загибая на ней пальцы.

– Что все? – спросил я.

– Ну, с Эллой все ясно, – выдавил он.

– Что ясно?

– Ну позавидовал я тебе… Элла – это Элла! – Антон сжал кулак, поднимая руку. – А ты, Макс, ни о чем…

Этой же рукой он и махнул на меня, оскорбляя и унижая.

– А ты о чем?

Я резким движением сдвинул журнальный столик, за которым он сидел, встал перед ним в позу сумоиста, вызывая на поединок. Антон кивнул, поднялся, наши лбы столкнулись в жесткой смычке, я с силой надавил, но и он ответил тем же.